Напряженно впиваемся глазами в эту, кажущуюся безмятежность. Раскрывшийся перед нами пейзаж до боли напоминает картину художника Рылова «В голубом просторе», только вместо стайки белоснежных лебедей одиноко в стремительном полете над зеленой пучиной мчится наша стальная птица…

Неожиданно коротко взвизгивает бортовая сирена, и в шлемофоне раздается по–деловому спокойный голос Сергея Наместникова:

— Слева по курсу самолет!

У самого берега, над широким полем ледника, как в кинокадре проецируется силуэт самолета. Он идет курсом на юго–запад.

— Кто, чей? — быстро спрашивает Орлов, прижимая машину к поверхности моря.

В бинокль отчетливо видны черно–белые кресты на фюзеляже и свастика на киле хвоста.

— Немец! И, похоже, что Ю-88. — Юра передает мне управление и следит за чужим самолетом. — Точно, восемьдесят восьмой! Очевидно, в разведке. Судя по его спокойному курсу, нас не видит.

— Если в разведке и один, атаковать не будет, даже если заметил, — отвечаю я, забирая бинокль у Орлова, и продолжаю следить за самолетом.

Вскоре он исчезает из поля нашего зрения. Сергей Наместников связывается с Амдермой, передает шифрограмму.

— Пронесло! — говорит Кекушев. — Пойду, пока тихо, готовить обед.

Покачав крыльями над зимовкой мыса Входной и сбросив им почту, мы начинаем осматривать заливы и бухты, держа генеральный курс на Амдерму. Ничего не обнаружив, в сумерки мы благополучно сели на галечном аэродроме Амдермы.

В этот день экипаж Мазурука не пришел, а на рассвете следующего дня мы вылетели на новое задание в Мурманск, а оттуда в Москву.

Только неделю спустя мы попали в Архангельск. Получая новое задание в штабе, мы спросили, удалось ли экипажу Мазурука обнаружить в море шлюпки с американскими моряками? Удивленно вскинув на нас глаза, Сузюмов проговорил:

— Как? Разве вы не в курсе? — и, смешавшись, после долгой паузы добавил: — Илья Павлович жив, почти всем удалось спастись. В гостинице «Теремок» ночует экипаж Михаила Каминского. Они вам все расскажут, вместе были.

Под предлогом занятости, пожав нам руки, Сузюмов быстро исчез в кабинете Папанина.

Чертыхнувшись в адрес штабной конспирации, мы поспешили в летную гостиницу. Михаил Каминский — один из опытнейших полярных летчиков, летал командиром корабля на гидросамолете «каталина».

Мы не виделись более полугода. Эвакуированный в Красноярск, экипаж Каминского работал в восточном секторе Арктики.

За столом экипаж Каминского поведал о дорогах, которые привели их с далекой Чукотки в Баренцево море.

— Чертова броня загнала нас в самый тихий угол. О войне мы знали только по газетам месячной давности, — рассказывал сам командир. — Конечно, мы не забываем о Японии, иногда встречаем в Беринговом море ее сторожевые корабли, но она не осмеливается нарушить нейтралитет, хотя и ведет явно разведочную службу, сообщая своему союзнику о кораблях, идущих из США по Северному морскому пути. А неделю назад получаем шифровку: немедленно вылетать в Архангельск. Узнаем — самолет Мазурука не вернулся с задания. Мысль о их гибели никак не укладывалась в нашем сознании, хотя мы и знали, что уже сбиты и погибли экипажи многих полярных летчиков. И все у берегов Новой Земли. Кроме, правда, самолета Иосифа Черепкова, сбитого восточнее острова Диксон, вероятно зенитками линкора «Адмирал Шеер».

Михаил нервно затянулся «Казбеком». События были так рядом, что не могли не волновать.

— Вот там–то, в первом же нашем полете, — продолжил он, — осматривая заливы Новой Земли, мы попытались связаться с полярной станцией Малые Кармакулы. Но она не ответила, хотя до нас оставалось не более пятидесяти километров. Каково же было наше удивление, когда, подойдя к станции, мы ее не обнаружили. Там, где были жилые постройки и стояли мачты радиостанции, зловеще чернели головешки — и никого! Делая широкий круг над бухтой, мы заметили далеко в тундре группу людей, которые ложились в виде посадочного знака, буквы «Т». Пожар, сгорели, но почему люди не у пожарища, а в тундре? Качнув крыльями, пошли на посадку. К берегу из тундры бежали люди, заросшие, полураздетые, с почерневшими обмороженными лицами, падая от усталости, они что–то кричали, но шум работающих на малом газу моторов заглушал их слова. Мы выключили двигатели и на клипер–боте пошли к ним.

— Ребята, братцы! Это мы, мы! Экипаж… зимовщики! Лодка подводная… — слышались их слова.

И тут я узнаю среди этих людей Илью Павловича Мазурука, Матвея Козлова, Глеба Косухина.

«Илья, ты? Что с вами? Где ваши самолеты, почему сгорела станция?!» — закричал я и выскочил на берег. Мы крепко обнялись.

«Надо немедленно уходить. Нас обстреляла немецкая подводная лодка, кажется, со знаком Ю-255. Может всплыть и сейчас. Все расскажу в полете!» — коротко и спокойно объяснил Мазурук.

За три ездки на клипер–боте мы перевезли людей и тут же ушли в воздух, взяв курс на Архангельск.

Голодных и обмороженных, мы кормили их в кают–компании и за штурманским столом, так как все в одном отсеке самолета не помещались. Оленье мясо, консервы и горячий кофе быстро привели их в чувства. Илья Павлович сел на первое сиденье в пилотской и начал рассказ.

«По заданию мы разыскивали американские и английские шлюпки с торпедированных кораблей — чтобы снять с них моряков. Мы вышли на поиск, но в районе предполагаемого местонахождения был густой туман. После нескольких часов полета на бреющем мы решили вернуться в Малые Кармакулы, где было горючее, переночевать и с утра продолжать поиски. В бухте вместе с нами заночевала вторая «каталина» из Мурманска. Поставив машины на якоря и оставив на них наблюдателями вторых пилотов и бортмехаников, оба экипажа отправились спать на зимовку. Уставшие от долгого полета, мы заснули мгновенно.