— Не смейте со мной разговаривать! — взвизгнула Фэй, не оборачиваясь. — Сиделка тащит меня, толкает, а она смотрит — и хоть бы что.

— Доктор Кортленд просил подождать его здесь.

— Уж я-то его дождусь! Погодите, я ему такое скажу — не обрадуется! — крикнула Фэй.

— Бедняжечка ты моя, — невозмутимо сказала старуха. — Всем нам из-за них переживать приходится.

— Мне кажется, он умирает, — сказала Лоурел.

Фэй извернулась, вытянула шею и плюнула ей в лицо.

— Ну-ну… — сказала старуха. — Сядь-ка на стул да побереги силы. Посиди, подожди, они выйдут и все скажут. Обязательно скажут.

Стулья были составлены вокруг стола, и Фэй уселась на свободный — на остальных сидели пять или шесть взрослых мужчин и женщин, и все они как один походили на старуху. Их пальто были кучей свалены на стол, а на полу повсюду стояли открытые коробки из-под ботинок и бумажные мешки: семейство как раз ужинало.

Лоурел стала ходить по комнате мимо этой компании и других людей, развалившихся или уснувших в креслах и на диванах, мимо экрана телевизора, где бледно-голубые ковбои вели беззвучную перестрелку с другими ковбоями, до самой двери в коридор; потом остановилась — взглянуть на часы возле лифта — и снова зашагала по тому же кругу.

Семейство, к которому подсела Фэй, ни на минуту не умолкало.

— Ступай-ка туда, Арчи Ли, тебе идти, — сказала старуха.

— Да я еще есть не кончил, — ответил крупный, неповоротливый, совсем седой человек в коротеньком пальто, похожем на красное одеяло. Трудно было предположить, что это сын старухи, но говорил он с ней словно ребенок, а сам посасывал виски из бутылки.

— И так они нас по одному пускают. Теперь твой черед, — сказала старуха. Она повернулась к Фэй. — С Миссисипи? Мы сами с Миссисипи. Почти все у нас тут из Фокс-Хилла.

— А я не с Миссисипи. Я из Техаса. — И Фэй снова протяжно зарыдала.

— Вашего оперировали? Нашего оперировали, — сказала одна из дочерей. — Он с самой операции под особым наблюдением. Один шанс из ста, что выживет.

— Иди-ка ты лучше к нему да не каркай, — распорядилась мать.

— Полезли в глаз моему мужу и ничуть не поинтересовались, что я от этого переживаю, а теперь вот хотят меня из больницы выставить! — крикнула Фэй.

— Мама, сейчас очередь Арчи Ли, но лучше ты иди вперед, а я за тобой, — сказала дочка.

— Вы уж меня извините, я ненадолго, — сказала старуха Фэй. Она стала отряхивать кофту — у нее на груди только что рыдала Фэй — и счищать с юбки налипшие крошки. — Я и сама-то не знаю, о чем мне говорить с отцом, вот что.

— Знаете, на что у него лицо похоже? На лист бумаги, — сказала поблекшая дочка.

— Ну уж это я ему рассказывать не собираюсь, — сказала старуха.

— Скажи ему, что тебе надо скоро уходить, — посоветовал один из сыновей.

— Спроси, узнает ли он тебя, — сказала поблекшая дочка.

— А может, попробуешь просто помолчать? — сказал Арчи Ли.

— Он тебе такой же родной, как и мне, — воинственно сказала старуха. — Иду, потому что ты свою очередь пропускаешь. Ты тут жди. Не вздумай от меня удрать.

— А он и не узнает, что я ушел, — сказал Арчи Ли, когда женщина прошлепала за дверь в своих индейских мокасинах. Он опрокинул бутылку — сын мистера Далзела, пропавший без вести…

Когда старуха ушла, Фэй зарыдала еще громче.

— Вам нравится Миссисипи? — почти в один голос спросило все семейство мистера Далзела.

— Как по-вашему, здесь народ хороший? — добавила поблекшая дочка.

— Да я как-то больше привыкла к Техасу.

— Миссисипи — лучший штат в Америке, — сказал Арчи Ли и растянулся на кушетке, задрав ноги повыше.

— Родичи-то у меня тут есть, это верно. У меня дедушка жил под Бигби, в Миссисипи, — сказала Фэй.

— Вот это другой разговор! — сказала младшая дочка. — Бигби мы знаем, хоть сейчас вам покажем, как туда добраться. До Фокс-Хилла добраться потруднее, чем до Бигби. Но для нас-то это никакая не глушь — когда все соберемся, скучать некогда, нас девять душ, не считая мальков. А если дед выкарабкается, то десять. У деда-то рак.

— И у моего папочки был рак. А дедушка! Дедушка любил меня больше всех. Славный старик, он умер у меня на руках, — сказала Фэй, сверля Лоурел глазами через всю комнату. — Они умирали, но прежде они изо всех сил старались выздороветь, они не жалели сил, чтобы выкарабкаться. Ради нас. Надо только очень захотеть, вот что они говорили.

— Ну и я своим всегда говорю: верить надо, — сказала увядшая дочка.

Можно было подумать, что распорядок дня в приемной — или, скорее, распорядок ночи — предписывал им наперебой выкладывать друг другу все свои неприятности, никто здесь не считал убегающие минуты, так же как и лежавший на кушетке Арчи. Он свесил руки, на пол скатилась пустая бутылка и, как сброшенный башмак, скользнула по полу под ноги Лоурел. Лоурел, держась как можно дальше от них, прошла стороной в своем одиноком отчаянии.