Королева приказала повару навести на волосатые отрезанные ноги порчу и сварить их с портулаком и цибулей; съела их и верила, что сила и растяжка Белоснежки перешли в неё, оплодотворили искусственно.

И осталась бедная Белоснежка с бритыми целыми ногами одна в Большом Городе Амстердам, где однополые браки - закон Ньютона.

Испугалась балерина одиночества, отсутствия поклонников - каждая телефонная будка кажется рылом черта, а листья на деревьях - груди русалок.

Белоснежка не знала, как горю помочь; ногу выше головы поднимала, оглядывала лица прохожих - не мелькнет ли на потрепаном лусале жалостливая сестринская слеза.

Побежала девочка по спящим наркоманам, по однополым совокупляющимся поэтам, мимо бездушных мертвых зверей.

– Молодая балерина, без стыда и без совести!

Через десять лет подойдет тебе время рожать, а ты яловые сапоги на каблуках-шпильках не купила, изображаешь из себя Луну, а на самом деле ты - метеорит!
– знахарки кричали вслед опустошенной Белоснежке, щипали её за линзовые выпуклые ягодицы.

– Не станцую без денег! Не выйду замуж без любви громогласной!
– девочка блеяла, но ногу поднимала усердно, с осознанием, что Правда прилетит на поднятую ногу, соблазнится танцем - так журавль высматривает лягушку в болоте.
– Дайте мне условный срок в Магадане с нефтяниками - мало мне денег!

Белоснежка каталась на амстердамском трамвае, где кондуктор без трусов.

Стемнело, и девушка вышла на остановке возле общей бани, откуда доносились приглушенные стоны - инквизиторы пытали балеронов.

Белоснежка отважно зашла в шалман, крикнула петухом - пророческое, хозяйское прорезалось в девичьем голосе прима-балерины:

– Об вашу мать, бояре!

Высуньте рыла из печки - кочергой вас накормлю и спать навечно в гробы уложу.

Мачеха Королева меня березовыми поленьями по ягодицам била в назидание потомкам, Правду из попы выбивала, а попа моя - наковальня.

Я трепетала, а сейчас страх улетучился с углекислым газом и сероводородом; Правда прогнала лживые газы.

Если на меня мышь упадет дохлая - зареву медвежьим голосом, испугаюсь и прокляну жителей баньки!

Когда совсем стемнело, пришли в баню семь гомов - повелителей открытых дверей.

Голубые, нежные, в глазах конфуз, а между ягодиц - бананы.

Гомы обнаружили, что шайки и лейки поменяли места (прима-балерина танцевала с вениками, ведрами, ушатами), вознегодовали, обещали, что выжмут из лиходея кровь.

Первый гом красиво отставил левую ногу, принял позу барана и проговорил томно, вибрируя языком, как молоточком:

– Кто на моем стульчике оставил отпечаток небольших аккуратных ягодиц - цена им - крик ночной птицы, придавленной дверью?

Второй гом робко ковырялся пальчиком в ухе друга:

– Кто в моей тарелочке оставил отпечаток губ в форме сердечка - СЮ-СЮ-СЮ?

Третий гом в удивлении потерял честь (опять):

– Кто обслюнявил кусок моего хлеба и оставил на нём аромат благодарности и любви?

Четвертый гом выдрал левый пейс, усмехнулся, насторожился и шагнул в печку:

– Кто превратил овощи в произведение кулуарного искусства дикарей?

Пятый гом - в девичьем синим сарафане, легкий, как туман над могилой - прошептал:

– Кто мою вилочку замысловато загнул в форме пениса?

Шестой гом понюхал цветок черемухи, вздохнул по-лебединому:

– Задаем вопросы, живём, а через двести пятьдесят миллионов лет никто не вспомнит о нашем хлебе, о вилке, о банане в попе - пустое всё, ерунда, и имя этой ерунде - вечность!

В вечности пропадет мой ножик, которым мерзавец терзал свою - надеюсь - крайнюю плоть.

Седьмой гом ущипнул себя за левую щёку, сжал руками левое колено и с - вырвавшейся болью ста поколений живых мухоморов - прохрипел:

– Кто пил фиолетовое крепкое из моего золотого кубка Лиги Чемпионов? Догоняйте меня! ДогОните, я - ваш!
– гом сорвался, с проклятиями бегал вокруг жертвенного алтаря, но никто не последовал за ним, лишь провожали сочувственными взглядами ветеранов всех войн.

Первый гом нервно курил, взглянул на березовый веник в парилке бани, страшно захохотал, надавливал пальцами на свои глазные яблоки, и в хохоте его другие гомы слышали предостережения из ада.

– Для работы на сцене жизни - хлестать себя веником по выпуклым ягодицам - достаточно, а честь сберечь с помощью веника и восстановить достоинство - вымысел.

Кукушка подкладывает яйца в чужие гнезда, а капризный пианист использует чужие веники в бане.

Другие гомы тоже увидели, что их веники использовали - по назначению - ни одного листика не оставили на веточках, словно веником шкуру с вепря сдирали.