— Писали всем миром, — ответил Хабаров, — а я один из многих подписался.

— Чем же вам Кокорев не угодил?

— Мздоимством, вымогательством. Многих промышленных людей воевода обобрал. Тут, в челобитной, всё написано.

— Почитаем.

Дьяк углубился в чтение челобитной и, не спеша прочитав её до конца, перечитал ещё раз.

— Это всё правда? — спросил он Хабарова. — Не возвёл ли ты напраслины на Кокорева?

— Это всё правда. Самая подлинная. Никто же не собирался возводить напраслины на воеводу Палицына. О нём ни одного плохого слова не скажешь.

— Послушать тебя, так выходит... Палицын — этакий ангелочек без крылышек, а Кокорев — исчадие ада.

— Вроде бы и так. Могу поклясться перед образами, что всё написанное в челобитной истинная правда.

Дьяк помолчал, задумавшись. Потом произнёс медленно, с расстановкой:

— Иди-ка пока домой, Хабаров. А мы взвесим всё, подумаем и разберёмся, а когда примем решение, то поставим тебя в известность.

Хабаров вернулся в дом Палицына с неопределённым чувством. Дьяк, по многим отзывам был человеком крутым и занудным, а его выслушал более или менее спокойно. Голоса не повышал, не сквернословил. Пообещал дело разобрать. Однако своего отношения к челобитной никак не выказал.

— Всё неплохо. Совсем неплохо, — сказал поощрительно Палицын. — Посмотрим, как дело пойдёт далее.

Вскоре дьяк снова вызвал Палицына.

— Челобитную этого самого, как его... — так начал свой разговор с ним приказной дьяк.

— Хабарова, — подсказал Палицын.

— Вот именно, Хабарова. Челобитную его читал?

— Не пришлось, — слукавил бывший воевода, чтоб не осложнять положение Хабарова и своё.

— Не читал, так почитай.

Дьяк протянул Палицыну лист с чётким рукописным текстом. Над бумагой, как видно, усердно потрудился писарь-грамотей.

— Что скажешь?

— Скажу, что всё правильно написано. И я бы подписал такую бумагу, кабы был простым промысловиком.

— И что советуешь сделать с сей бумагой?

— К сведению принять.

— Это и так понятно, а ещё?

— Воеводу Кокорева, как доверие государя не оправдавшего, от воеводства отстранить и отозвать в Москву.

— И как с ним дальше советуешь поступить?

— Это уж на твоё усмотрение, дьяче.

— Легко сказать — на твоё усмотрение. Мздоимцы развелись в каждом приказе. Не посадить же всех чиновных людей в ямы, не заковать в оковы только за то, что у каждого промысловика отбирается малая толика добычи. Если бы за такие дела каждого судить, не хватило бы на Руси на всех злоумышленников темниц.

— А как же с Хабаровым поступить?

— А пусть отправляется до дому. Можешь поблагодарить его от моего имени за усердие.

— Непременно так и поступлю.

Ерофей Павлович и брат его Никифор возвращались обратно из столицы вместе с обозом устюжского купца. Обоз нагрузили разными товарами, которые могли пользоваться спросом в Великом Устюге. В Сергиевом Посаде задержались на пару дней. Отстояли в главном храме монастыря воскресную службу. Поклонились Сергию Радонежскому и отправились в дальнейший путь.

Стоял лёгкий зимний морозец. Погода ясная, безветренная. Встречные обозы, направляющиеся из Ярославля или Вологды в Москву, часто попадаются на пути. О приближении встречных подвод возвещает звон бубенцов.

После отдыха в Ярославле на постоялом дворе снова в путь. Наконец добрались до Вологды, сюда, как утверждает молва, Иван Васильевич Грозный задумал было перебраться из Москвы и сделать Вологду стольным городом, да замысел сей не осуществил.

Опять обоз сделал в Вологде трёхдневную остановку. Диомид в эти дни устраивал какие-то свои, неведомые Ерофею Павловичу торговые дела, а вечером выстоял богослужение в Софийском соборе. Три дня отдыха быстро прошли. Обоз спустился с берега на лёд реки Вологды, недолго двигался по льду, достиг Сухоны. Останавливались на короткий отдых в городишке Тотьма и ещё в каком-то прибрежном селении.

Дорогой братья Хабаровы вели нескончаемые разговоры, обсуждали планы на будущее. Ерофей Павлович в который раз пересказывал брату слова и напутствия Андрея Фёдоровича Палицына.

— Он бывалый человек. Зряшные советы давать не станет, — говорил брату Ерофей Павлович, — подайтесь, говорит, на великую реку Лену. Край покуда не обжит. И неописуемо богат.

— Предлагаешь последовать его совету?

— А почему бы не податься на Лену? И ты со мной. Попробуем ещё сговориться с племянником Артюшкой. Чем не ватага?

— Но ты, Ерофей, семейный человек. О жене Василисе, о детках подумал?

— Василисушка видела, за кого шла. Я человек непоседливый. И не век же будет продолжаться наше житие на Лене. Думаю, года два-три, не более. А коли приживусь на Ленских берегах, возьму жёнку с малыми детьми к себе.