Перед отъездом Зиновьев отдал два распоряжения Онуфрию Степанову. Одно касалось заведения пашни в устье реки Урки. К следующей осени там надлежало засеять хлеб для обеспечения войска в пять-шесть тысяч человек, ожидаемых в Приамурье. Второе распоряжение касалось строительства острожков в устьях рек Урки и Зеи.

Распоряжения Зиновьева были далеки от реальности. Земля в устье Урки не была подготовлена для пашни, в наличии не имелось необходимого для сева количества зерна. Кажется, что эти чисто формальные распоряжения были отданы с одной лишь целью — отчитаться перед Сибирским приказом в своей работе. Исполнение их взваливалось на Онуфрия Степанова, который сразу же осознал, что выполнить такие распоряжения вряд ли возможно.

Онуфрий Степанов и Ерофей Павлович долго совещались наедине. Степанов решил написать с помощью Хабарова подробную челобитную в Сибирский приказ. В ней сообщалось о поведении Зиновьева, не вникавшего в дела, а стремившегося только к личному обогащению за счёт других.

— Напиши и ты челобитную, Ерофеюшка, — предложил Степанов, — тебе есть о чём написать.

— Вестимо. Только напишу не сейчас, а как доберусь до Москвы, — ответил Хабаров. — Коли напишу сейчас, аспид окаянный может выкрасть её и учинить мне расправу.

— Этот может.

Степанов выбрал себе помощником племянника Ерофея Павловича, Артемия Петриловского. Ставить об этом в известность отъезжающего Зиновьева он не стал. Да тот и сам не интересовался дальнейшей судьбой Приамурья.

Прощаясь с Хабаровым, Степанов жаловался ему:

— Митька Зиновьев, душегуб окаянный, начисто обобрал нас. Не оставил нам ни хлеба, ни пороха, ни свинца. Все запасы забрал с собой. Хлеб-де добывайте сами, где знаете, а порох и свинец, так и быть, пришлю с Тугирского волока, коли самому не понадобится.

— Не отчаивайся, Онуфрий. Хлеб сможешь приобрести у дауров и дючеров.

— Хлеб-то приобрету... А как обойтись без свинца и пороха?

— Запрашивай Якутск.

— Как сам-то?

— Со скверным чувством покидаю Амурскую землю. Ведь почти четыре года провёл здесь. Всякое терпел: и голод, и всякие невзгоды. Весь Амур прошёл от истоков до устья. Сердце болит, как подумаю, приезд Зиновьева не облегчил положение войска, а только усугубил. Беспокоит меня и судьба Третьяка Чечигина.

Третьяка, снабдив его пятью сопровождающими, Зиновьев решил направить посланником к маньчжурскому императору. В своё время на этом настаивал и Францбеков, но Хабаров не спешил выполнять распоряжение воеводы, так как предвидел серьёзные осложнения. Сведения о маньчжурском императоре или предводителе носили самый неопределённый, расплывчатый характер, и можно было только гадать, как дружелюбно или враждебно встретит он русского посланника. Чечигин был одним из близких соратников и друзей Хабарова, беспокоившегося за его судьбу. Понимая, что поездка Чечигина к маньчжурам неизбежна, Третьяк стал подбирать надёжных проводников из числа местных жителей. Но таких охотников не находилось, под всякими предлогами они уклонялись от рискованной миссий.

Хабаров попытался предостеречь Зиновьева от опрометчивого решения, но тот не счёл нужным прислушаться к советам Ерофея Павловича и подобрал в спутники к Чечигину первых попавшихся людей, случайных и ненадёжных. Зиновьев во что бы то ни стало стремился выполнить распоряжение Сибирского приказа, не вникая в реальную расстановку сил на Дальнем Востоке. Дальнейшая судьба Чечигина его не интересовала.

Покидал Зиновьев Приамурье в сопровождении 150 стрельцов из Сибирского приказа. Он увозил с собой весь ясачный сбор, ясачные книги и даже их черновики, чем создавал затруднения для работы Онуфрия Степанова. Зиновьев также забрал принадлежавшую Ерофею Павловичу пушнину, многие его личные вещи и наличные деньги, полностью ограбив Хабарова. Иванову и Полякову было приказано присоединиться к отряду и сопровождать его до Москвы, дабы там дать свои показания против Ерофея Павловича. Ещё забрал с собой Зиновьев всех толмачей и нескольких даурских женщин и подростков из числа пленных.

Перед выходом в обратный путь Зиновьев сказал своим людям лишь несколько слов:

— Осень в разгаре. Не за горами зима. Поспешим, чтобы до снега добраться к Тугирскому волоку. Там сделаем передышку и продолжим путь на лыжах и нартах.

В октябре 1653 года Зиновьев с отрядом был уже на Тугирском волоке. Здесь он переменил свои планы, позабыв о своём намерении продолжать путь на лыжах и нартах. Начальник зимовки успел построить для себя удобную избу. Это жильё вполне устроило Зиновьева, и хозяин был оттуда изгнан. В избе поселился Дмитрий Зиновьев с двумя охранниками. Своим приближённым он строго приказал:

— Следите за Хабаровым, чтоб не убег. Весной тронемся в дальнейший путь.

Итак, отряд Зиновьева на мелких дощаниках поднялся вверх по амурскому притоку Урке. Гребцы налегали на вёсла.

Хабаров испытывал неприятное чувство, ощущая постоянное внимание соглядатаев, следивших за каждым его шагом. Нетрудно было понять, что делали они это не по собственному почину, а по приказу Зиновьева.