сказал он не то себе, не то своему собеседнику. -- Никак, Верка с почты?..

Так и есть -- она, курносая. И зачем бы ей?

Бойкая, краснощекая, она подбежала к Кузьмичу и, волнуясь, спросила:

– - Иван Кузьмин, все... вернулись?

– - Это ты о ком?

– - Разведчики ваши?..

– - Вернулись.

– - Все?!
– - большие черные глаза девушки умоляюще смотрели на Кузьмича.

– - Как будто все...

– - Точно?.. Иван Кузьмич, точно? Иван Куз...-- запнувшись на последнем

слове, она повернулась и быстро побежала прочь, мелькая брезентовыми

сапожками.

Кузьмич и недоумении оглянулся вокруг: у входа в землянку, широко и

небрежно расставив ноги, стоял Сенька Ванин.

– - Ах вон оно что,-- вздохнул Кузьмич и пояснил ветфельдшеру: --

Любовь, стало быть... Так-то! И война нипочем. Вот она, молодость, что

делает, язви ее корень!..

Мимо, будто не замечая их, независимой, валкой походкой прошел Сенька.

– - К ней...-- без труда заключил Кузьмич и опять вздохнул:-Хорошие

хлопцы, я вам скажу! Им бы жить да жить. Советская власть выпестовала их, но

и избаловала сильно,-- Кузьмич неожиданно обиделся, закусил ус.-- Вот идет,

шкет этакий, мимо и даже не поздравствуется. Нуль внимания!.. А того не

могет понять, что его еще и на свете не было, а я уж эту самую Советскую

власть защищал, кровь проливал за нее...-- голос его задрожал, оборвался,

глаза быстро покраснели.

– - Ну, и их черед пришел,-- сказал ветфельдшер.

– - Черед-то черед. Это все так,-- как бы согласился Кузьмич.-- Да ить и

мы опять с ними. Это, почитай, для меня уже третья большая война...

Старик умолк, пошарил в кармане, и в его руках появилась маленькая

шкатулка.

– - Супруга моя,-- вынул он пожелтевшую фотографию.

– - Уж больно молода!
– - удивился ветеринар.-- Жива-здорова?

– - Бог ее знает...

– - Как так?

– - Длинная история...

Кузьмич взял у старшины фотографию, спрятал ее в шкатулку и, еще раз

поблагодарив ветфельдшера, пошел прочь.

– - Вера!..-- позвал Сенька, ускоряя шаг.-- Обожди же!..

Краснощекая толстушка остановилась, потом не вытерпела и побежала

навстречу Ванину. Она подскочила к нему и, быстро поднявшись на носках своих

брезентовых сапог, прямо с лета чмокнула его в губы.

– - Тю ты... дуреха!..-- смутился Сенька.-- Увидят же!..

– - Пусть видят!..-- сказала она с вызовом и поцеловала его еще раз.

Черные глаза ее блестели.-- Ой как же я... люблю тебя, Сеня!.. А ты... а ты

меня... любишь?

– - Вот еще глупости.

Она обиделась, надув губы, как ребенок. Сеньке стало жаль ее. Но

неопытен был в любовных делах лихой разведчик. Неуклюже обнял ее, а

поцеловать так и не решился. Пробормотал только:

– - Ох же и чудная ты... Вера!

– - Ну и пусть! -- сказала она дерзко и опять хотела поцеловать его, но

он отстранился.

– - Довольно же. Увидят, проходу не дадут. Засмеют...-- Он взял девушку

под руку.

– - А тут можно поцеловать?.. Сеня, а?..-- спросила она, когда они

оказались в лесу.

Он смутился.

– - Ну тебя к лешему... Давай лучше поговорим...

Но она все-таки поцеловала его.

– - Ну, рассказывай,-- попросила Вера.

Сенька молчал. Куда только девалось его красноречие: сейчас он не

находил, о чем говорить с подругой. А ей, в сущности, и так было хорошо.

Лишь бы Сенька был с ней. С ним хорошо сидеть и молча. Вот так... Она

прижалась к его груди и беззвучно засмеялась, счастливая.

8

Дни были долгие и одуряюще жаркие. Высоко на небе неподвижно стояли

белые хлопья облаков -- равнодушные ко всему, что творилось на земле.

Скользя между ними, подкарауливали своего воздушного противника истребители.

Сливаясь с облаками, вспухали по всему небу, как белая сыпь, небольшие

кучерявые барашки разрывов зенитных снарядов. Выстрелов самих зениток не

было слышно в общем гуле непрекращавшегося вот уже которые сутки сражения.

До летчиков же вообще не доходили грохот орудий, пулеметная трескотня,

ружейные хлопки и сердитый рев танковых моторов. Они смотрели на поле боя