Наконец, Фабиано позволил горожанам разойтись.

– Пусть остаются девушки, коим в нынешнем году исполнилось восемнадцать лет, – добавил он, как будто без него о том не знали.

Когда толчея рассеялась, Энрика вновь увидела Рокко. Тот знаками показал, что подождет снаружи, и Энрике ничего не оставалось, кроме как кивнуть и вымучить улыбку.

Но вот ушел и Рокко. Ламберто тоже куда-то запропастился, лишь Фабиано, заложив руки за спину, стоял рядом с кафедрой. Энрика и Лиза подошли к алтарю, где переминались с ноги на ногу семь-восемь их ровесниц. Двоих Энрика знала, трех иногда видела, остальные, кажется, вовсе на глаза раньше не попадались. Фабиано окинул всех тяжелым взглядом.

– Итак. Сегодня каждая из вас выбирает судьбу. Это значит, что утром вы либо отправляетесь в работный дом учиться мастерству и трудиться во славу Дио, либо берете на себя тяжкое бремя монастырского служения. Увы, такова женская природа – ленность порождает разврат, а разврат ведет в лапы Диаскола. Вирту – благочестивый городок, и потому здесь не будет незамужних дам, достигших возраста зрелости. – Фабиано протянул к кафедре руку и взял плоскую коробочку. Открыл ее, никому не показывая содержимого, и снова поднял взгляд на притихших девушек.

– Амбра Висеконте, – провозгласил он. – Каков твой выбор?

Низенькая худая девушка, которая выглядела едва на пятнадцать, став центром внимания, как будто еще уменьшилась.

– Работный дом, – пролепетала она.

Склонив голову, Фабиано достал из коробочки белую просвирку и, величественно склонившись, положил в руки Анны.

– Рита Маэстри?

– Работный дом, синьор.

Еще одна белая просвирка.

– Мелисса Трапанезе?

– Работный дом!

После пятого «работного дома» Фабиано начал хмуриться.

– Барбара ДиМарко! Отчего ты не желаешь пойти в монастырь?

– Дио так суров, – беззаботно отозвалась самая полная из присутствующих. – А я так слаба духом, что, боюсь, не сумею должным образом служить ему.

Фабиано как будто о чем-то задумался, глядя на Барбару, которая отвечала ему честным и прямым взглядом. Наконец, пробормотав «н-да», он протянул девушке белый хлебец.

«Что если он меня про монастырь спросит? – подумала Энрика. – Надо бы ответить что-нибудь этакое. Чтобы и самой посмеяться, и ему повода не дать…»

– Энрика Маззарини! – Оклик вырвал ее из раздумий. Взгляд Фабиано пронзал насквозь, но Энрика собрала в кулак волю и выдержала. – Твой выбор?

Она уже видела белую просвирку, показавшуюся из коробочки. Может, лучше так? Жизнь в работном доме она себе прекрасно представляла: подъем до рассвета, скромный завтрак, а потом – шить, стирать, гладить – куда приставят. До обеда. И снова. Один час перед сном свободный. А что будет, когда она станет жить с Гиацинто? Пустота, ничего даже вообразить нельзя.

– Энрика Маззарини! – Фабиано повысил голос. – Твой выбор – работный дом или, – он усмехнулся, – монастырь?

Белая просвирка поднялась еще выше. Энрика заставила себя поднять от нее взгляд к обвисшим щекам Фабиано. И, глядя в эти щеки, сказала:

– Я выхожу замуж.

Рука с просвиркой дрогнула. На Энрику обернулись все, кроме Лизы, которая стояла, сложив руки и опустив голову, – будто молилась за нее.

– Замуж, – повторил Фабиано. – Ты уверена? Я должен напомнить: времени у тебя до полуночи.

– Я знаю ваши законы, синьор, – отозвалась Энрика.

– Законы Дио, – поправил Фабиано.

– Законы Дио записывают люди, которым нравится писать законы, синьор. К сожалению, он не может донести их иначе.

Фабиано закрыл глаза, тяжело вздохнул, и просвирка вернулась в коробочку.

– Пусть будет так, Энрика Маззарини. Но помни: до полуночи у тебя есть время. До полуночи я нахожусь здесь, молясь за каждого жителя Вирту. Тебе достаточно будет войти и объявить о своем решении.

– Благодарю за трогательную заботу, – холодно ответила Энрика. – Но даже если я не успею – что с того? Меня схватит стража и потребует, чтобы я сделала выбор.

– Да. Если ты не оступишься – так и будет.

Энрика хотела спросить, что он имеет в виду, потому что слишком уж грязно прозвучал намек – так грязно, что о нем даже думать не хотелось. Но время Энрики закончилось.

– Лиза Руффини! – провозгласил Фабиано. – Каков твой выбор?

– Монастырь, синьор, – тихо сказала Лиза.