И сорвав шляпу, закрутил ею над головой.

У Измайлова от радости усы стояли торчком. Лицо порозовело.

Через полчаса суда ошвартовались борт о борт, и вся ватага высыпала на берег.

По плечам друг друга мужики похлопывали, в спины кулаками бухали, и уж разговоров было, разговоров — казалось, и не унять. Рады были — так удачно всё складывалось.

Шелихов велел разводить костры и вешать котлы. Радость так уж радость. Сказал:

— Съестного припаса не жалеть.

Костры мигом из плавника сложили и навесили котлы. Огонь весело заплясал под котлами. Наталья Алексеевна засуетилась: там сольцы подбросить, здесь полешко под котёл подсунуть или мужичка какого, жаждущего пробу снять, пугнуть. Пенку-то схватить охотнички всегда есть.

Бочаров рассказал, как они, заблудившись в тумане, сутки ждали «Трёх Святителей», а затем только пошли к островам Алеутским, Но острова обошли не с севера, как «Три Святителя», ас юга. Дотошно описал, где и что видели, сказал, что зверя по южному берегу Уналашки приметили много гораздо. Тут в рассказ встрял Голиков.

— Надо бы байдары на воду поставить и за зверем пойти.

Всё беспокоился о добыче.

— Да, зверя взять можно хорошо, — Измайлов его поддержал.

Ватажники загорелись.

— Это точно. Что там впереди ещё будет, а и здесь трюмы набьём доброй рухлядишкой.

Шелихов рта не открывал.

Самойлов сказал, что за зверем людей можно и берегом послать:

— Путь-то недалёк.

Взглянул на Григория Ивановича. Тот хмурился. И Самойлов, поняв, что у Шелихова своё на уме, замолчал.

Степан вперёд выступил:

— Посылай, Григорий Иванович, я охотников через остров поведу. А то всё море да море. Запахом травы дыхнём, — по лицу его пробежала тень.

Варево поспело. Котлы сняли с огня.

Наталья Алексеевна калью сварила с колбой и мяса от всей души положила. Солонина, правда, пошла в котёл, но свежая, жирная. Калья вышла на славу — душистая, с искристыми кругами светлого жира. Так-то давно ватажники не едали. Всё всухомятку: сухарь да рыба солёная или мясо сушёное. А тут прямо как в избе своей, у хозяйки — щи с пылу да с жару.

— Э-э-х! — даже вздохнул кто-то. Знать, точно хозяйку вспомнил, щи на стол мечущую рогачом из печи.

Всей ватагой расселись на лужку. Славно так, дружно, весело, с разговорами. И Шелихов, поскучневший было, опять посветлел. И это Самойлов тоже приметил.

Вечером Константин Алексеевич разговор о походе за зверем завёл вновь.

Григорий Иванович сидел в каюте при свече. Карту разглядывал. На галиоте никого не было. Ватага у костров вела разговоры. Соскучились по твёрдой земле. На кораблики и подниматься не хотели.

Самойлов к столу присел и осторожно начал разговор: что-де, мол, правду люди говорят, за зверем идти надо. Григорий Иванович упорно вглядывался в карту. Головы не поднимал. Но Константин Алексеевич тоже упорный был и настаивал на своём. Всяк всегда в свою правду верит и своё хочет довести до конца.

Шелихов неожиданно карту отодвинул и, прямо в глаза портовику старому глядя, молвил:

— Эх, Константин Алексеевич, позже хотел я объявить тебе мысли, годами мной выношенные, но уж раз так пришлось — слушай.

Таил, знать, таил в себе заветное, и вот решился сказать. Видно, время приспело. Всему время приходит. Вот и для Шелихова... Посидел он с минуту, другую, снял пальцами нагар со свечи, чтобы посветлее было, и карту посунул ближе к Самойлову.

— Вот, видишь, земля? — Пальцем очертил острова Алеутские и прибрежные земли матёрой Америки. — Всё это русскими людьми открыто и описано. Великим трудом это сотворено, и жизней здесь положено русских зело много.

Самойлов взгляд от карты перевёл на лицо Шелихова. Лицо у Григория Ивановича осветилось сильным возбуждением.

Волновался он, видно было, хотя — как знал Самойлов — чувство это не выказывал даже в опасные минуты. А вот сейчас не сдержал себя. Необыкновенное было у него лицо.

И опять на карту Шелихов посмотрел. Голосом взволнованным продолжил:

— В поход этот собираясь, не мошну набить хотел я, а державы Российской для тщась. Люди русские, животы свои не жалея, открыли сии земли, а стали ли они частью неотъемлемой России? — Ударил кулаком по карте. — Нет! Ни поселений здесь российских, ни городков тем более, ни портовых каких сооружений. Ни даже флага или знака державы не поставлено: что-де, мол, русская это земля. — И, уж совсем загоревшись, сказал: — Вот и решил я, не щадя себя, закрепить их за державой, а для того основать здесь поселения русские, городки поднять, землепашество завести. Где мужик зерно бросит и злаки хлебные вырастит, та земля уж навек его.

Самойлов с удивлением на Шелихова глядел и молчал. Потом сказал:

— Ну, замахнулся ты, Григорий Иванович... Да такое свершить — одной жизни не хватит.

И, словно прицеливаясь, взглянул на купца и с удовольствием видимым, но и с сомнением одновременно. Есть такой взгляд у людей: хорошо-то, мол, хорошо, но вот потянешь ли ты, что обещаешь?

— Хватит сил, — с уверенностью ответил Шелихов. — Мы начало положим, а там уж тот, кто за нами пойдёт, довершит.

Наклонился к Самойлову. И такая вера в глазах у него была, такая надежда звучала в голосе, столько смелости в нём чувствовалось, что Самойлов подумал: «Да, этот многое сотворить может. Такого не остановишь».