– Верно, верно!
– подхватил Высик.
– Именно, чуточку проветривать воздух в комнате, не давать ему застаиваться. Чтоб мозги не кисли. Будь здоров!..

– Одного не понимаю, - сказал Калым, когда они выпили.
– Откуда первоначально взялась идея оборотня? Почему вдруг стали думать об оборотне, когда начались убийства? Поводов-то особенных не было, чтобы не искать более земных объяснений. Я имею в виду, не было солидных оснований для столь быстрого зарождения и распространения легенды об оборотне. Практически не было почвы для этой легенды. Почему она вдруг родилась - из воздуха, из ничего и разом оказалась убедительной для всех? Почему с самого начала отказались от мысли о примитивно и постижимо материальном убийце?

– Именно, что из воздуха она родилась, - сказал Высик.
– Видно, я недостаточно дал тебе прочувствовать атмосферу тех лет. Страх и беспросветность были разлиты в воздухе. Слишком много было страха. Это - как соляной раствор. Когда соли слишком много, она кристалликами выпадает на дне. Точно так же и кристаллики страха, вдыхаемого легкими из самого воздуха времени, уносились кровью в мозг и, накапливаясь, выпадали оформившимися слухами и искаженными представлениями о мире. Оборотень - это материализовавшийся сгусток страха, понимаешь? Эпохой рожден. Может, кто-нибудь мельком и видел волка. Может, кто-то собственной тени испугался, проходя в сумерках мимо места недавнего убийства. Любая причина, самая ничтожная, могла высечь искру, от которой пламень легенды и полыхнул... Это, знаешь ли...
– Высик примолк и нахмурился - ...не угадать. Я кинул такую фразочку, что нам всегда доступно разглядеть происходящее по ту сторону волков. Но, боюсь, происходящее по ту сторону людей останется для нас недоступным... Ладно, давай я тебе переводы врача покажу.

Калым ушел в четвертом часу ночи, благо пройти ему было два квартала. «Ничего, -подумал Высик, - выспится, завтра воскресенье, племянника в детский сад не вести.»

Высик прибрал со стола и улегся спать. Несколько взбудоражен он был. Сам себя растормошил, вдарившись в воспоминания, воскресив полузабытое и давно перечеркнутое. Впрочем, это от неожиданного сна прошлой ночи покатилось, оставившего маленькую занозу. Чтобы извлечь эту занозу, он и рассказал Калыму без прикрас давнюю ту историю - выговорился, не скрывая и стыда своего.

Высик знал, что после такой посиделки ему на душе скоро станет легко и спокойно. С тем и уснул. А остаточное напряжение - остаточные клочья тумана - навеяли ему еще один сон, где явь странно смешалась с несусветной фантасмагорией, с небывальщиной. Сперва нечто вроде медицинского кабинета ему приснилось. И врач с лицом Игоря Алексеевича Голощекова сказал:

– Да, с памятью у вас нелады. Надо вам ее освободить, чтоб все забытое вернулось...

– Что вы делаете? Гипнотизируете меня?
– спросил Высик, наблюдая за ярко отсвечивающим скальпелем, который врач держал у него перед глазами.

– Не совсем, - ответил врач.
– Если ваша память - это фильм, то я ищу кусочек вырезанной вами пленки. Выпасть этот кусочек никуда не мог, должен был остаться внутри вашего черепа, когда вы его из пленки выстригли. Вклеим его на место - и все в порядке.

И Высик увидел себя со стороны, увидел, что череп его открыт наподобие коробки проекционного аппарата, и как врач подцепил извивающийся кусочек пленки, и тот будто сам собой скакнул назад, в то место, из которого был вырезан. И после этого Высик увидел себя в небольшом зальчике, перед экранчиком, и проектор заработал, и сперва Высик был един в трех лицах, он и проектором был, и зрителем в зале, и на экране тоже был он. Но мозг быстро притомился, не хватало энергии мозга на то, чтобы поддерживать растроение, и вот Высик остался лишь на экране, да и не экран это был уже вовсе, не проекция, а настоящая жизнь, и сам Высик был настоящим... Высик не мог уловить момент полного своего переселения на экран, просто сначала он зрителем, в зале сидя, слышал свой голос, а потом вдруг обнаружил, что стоит в барской усадьбе напротив оперативника и, уже кивнув на прощание, спрашивает его:

– Кстати, зачем вы серебряные пули пользуете?

– А где эта серебряная пуля?
– живо спросил оперативник.

– Вот она, у меня, - Высик извлек пулю из кармана шинели и кинул собеседнику в руки.
– Это у вашей братии что, для шика? А если б тебя по этой пуле нашли - примета-то какая особая?

– Увлекся, - усмехнулся собеседник Высика.
– Надо было самому ее забрать. Забывчивость моя.

– Это что, навроде шика?
– повторил Высик.

– И в смерти должна своя изюминка быть. Когда знаешь, что кому-то череп сейчас не свинцом, а серебром начинишь - совсем с другим ощущением курок нажимаешь.
– Он вытащил из кармана непользованную серебряную пулю, в патрон заправленную, и вручил Высику.
– На, опробуй на ком-нибудь. Поймешь, о чем я говорю. Я не я буду, если особого смака при этом не испытаешь.

Высик еще раз кивнул - и ушел.

И сразу волк за Высиком погнался, и вот Высик уже на краю лощины и стреляет из-за дерева, всаживая в волка пулю за пулей, а волку хоть бы хны, лишь от последней пули его как ударом отбросило, но он устоял на лапах и приготовился к прыжку, а Высик лихорадочно соображал, что делать, и увернуться успел, нырнув за ствол дерева от первого прыжка волка, и волк перекувырнулся, и, пока перекувыркивался и опять вскакивал - долю секунды это заняло, но для Высика время пошло страшно медленно и тягуче, как в замедленной съемке, - Высик успел свою последнюю надежду - серебряную пулю вытащить из кармана и зарядить в пустой пистолет, но у него все равно уже не осталось бы времени выстрелить, если бы волк не дрогнул на секунду и не замедлил с прыжком из-за раздавшегося неожиданно петушиного крика, и Высик выстрелил в него в упор... И волк рухнул, как подкошенный - последняя пуля, серебряная пуля, прямо в сердце ему вошла, а от всех предыдущих - как Высик мог теперь разглядеть - не было на нем ни царапинки. Высик перевел дух и посмотрел пристально на мертвого волка, и померещилось ему, что вроде волчьи черты начинают таять и человечьи смутно сквозь них забрезжили...
– но тут весь сон уплыл во тьму, словно с перетасованными образами этого сна, уносящимися прочь, спало в Высике последнее напряжение, последний - остаточный - пар он выпустил, и улеглось в нем все разбудораженное воспоминаниями. И дальше Высик спал крепко, безмятежно, без сновидений.

СТИХИ И ПЕРЕВОДЫ ДОКТОРА

ИГОРЯ АЛЕКСЕЕВИЧА ГОЛОЩЕКОВА

ЗАЧИН ДЛЯ ПРОЗЫ

И стоило труда

Наладиться в Германию,

Где ходят поезда

Пока по расписанию,

Где жизнь моя течет

До одури нормальненько,

И где уже не в счет

«По рюмочке, по маленькой»?

И лишь порой из-за

Тумана многоцветного

Мне снятся голоса

Пространства безответного.