— А там что?

— Привезли хорошо.

— Я два чувала крупчатки привез! — весело похвастался Матвей Вавилов.

— Не только себе, и Москве помогли, — поправил его пожилой рабочий.

— Об чем же тогда разговор? — настаивал Веритеев. — Если поехать большим эшелоном… может, в тысячу человек, тогда и прошлый год не войдет ни в какое сравнение!

— Не будет нам в Сибири добра! — выкрикнул побелевший от злости Шукаев. — С чем поедем, с тем вернемся: весь хлеб Москва себе заберет!

— Ага! Слыхали мы обещанья, — поддержали его в толпе. — Одно сказать, а другое сделать…

— В ваших руках и сказать, и сделать! — не дал возникнуть новой «бузе» Веритеев. — Мандаты дадут, расчеты точные будут. Что обещают, все будет сделано! А кто высказывает недоверие партии и рабоче-крестьянской власти, тот льет воду на мельницу контре! — снова не удержался он от гневного слова.

— Когда это большевики вас обманывали? — обратился он прямо к Шукаеву. — Может, в семнадцатом? Может, когда потом? Сколько раз товарищ Ленин напрямки говорил нам о трудностях, о задачах, об том, что и как надо лучше делать, и сколько раз притом обманул? Ни разу этого не было, зря не ври!

— Не слушай ты их, Веритеич! Болтают незнамо что!

— Ничуть не болтают, а верно предупреждают, — поддержал Шукаева Драченов. — Уговорщиков нынче много, — добавил он со значением.

— А ты есть первый из них, — оборвал его Веритеев. — Не уговорщик, а отговорщик от важного для всех дела. Но настоящий рабочий, он понимает свой классовый долг и не пойдет за таким, как ты!

— Правильно!

— Хватит!

— Какое твое предложение, Веритеев?

— Давай!

— Я предлагаю осудить проступок Драченова насчет отказа от поездки. Это раз. Переизбрать Драченова в завкоме, как не оправдавшего доверие. Это два. Направить в ВСНХ согласие о поездке в Сибирь. Это три…

— А как насчет делегации?

— Какой делегации?

— В Москву, насчет нашего положения.

— Чьи мы теперь?

— Будет ли улучшение? Жрать стало нечего!

— К Ленину надо!..

И как ни отговаривал Веритеев, как ни доказывал, что такое положение теперь везде, что хлеба взять неоткуда, одна надежда — Сибирь, большинством голосов постановили: послать делегацию в Кремль. И после еще одного выступления Веритеева, который настойчиво убеждал, что если уж посылать, то наиболее заслуженных, стойких людей, — под выкрики: «Как без Драченова? Чай, пока он завком…», «Без Сухорукого тоже: он мужик смелый, все поставит там на попа!», «Такой поставит, оглоблю вместо свечи!», «Давай голосуй!» — делегатами выбрали трех членов партийной ячейки: Платона Головина, литейщика по цветному литью Ивана Амелина, слесаря инструментального цеха Сергея Малкина, а также Драченова с Сухоруким.

Однако Платону Головину поехать в Кремль не пришлось: простуда вначале уложила его дома в постель, потом обернулась воспалением, легких. День спустя его по разрешению Круминга увезли в заводскую больницу.

Все хлопоты по устройству приема делегатов в Кремле Веритеев взял на себя.

Это было неприятно ему, потому что казалось как бы потворством обывательским настроениям «бузотеров». Уступкой той самой мелкобуржуазной стихии, о которой за последнее время Владимир Ильич не устает говорить на партконференциях и рабочих митингах в Москве.

Тем не менее, согласившись, он созвонился со знакомым еще по прежней партийной работе управляющим делами Совнаркома Николаем Петровичем Горбуновым. Раза два или три он даже бывал в гостях у Горбуновых, в здании бывшей гостиницы «Метрополь», где тот жил с женой в огромной, украшенной золотой купеческой лепниной комнате, с окнами на Воскресенскую площадь, к Большому фонтану, возле которого постоянно переругивались водовозы, набиравшие из бассейна воду в бочки, чтобы затем развезти ее по учреждениям и домам.

Сюда, в «Метрополь», Веритеев зашел и на этот раз.

Вскипятив на примусе чай из сушеной, моркови, расспросив о всех обстоятельствах дела, Николай Петрович некоторое время раздумчиво щипал темную окладистую бородку, отпущенную, видимо, ради придания солидности совсем еще молодому лицу двадцативосьмилетнего человека. Потом полистал записную книжку в поискал свободного «оконца» в перенасыщенной делами, очередной неделе Владимира Ильича. И наконец обещал помочь.

В назначенный день, впятером, без Платона Головина, заметно смущенные непривычной задачей, делегаты нестройно шагали по кремлевской мостовой к подъезду здания, где в помещении бывшего департамента судебных установлений теперь располагался Совнарком.

В коридоре третьего этажа, возле дверей в приемную и кабинет Ленина, было безлюдно, тихо. Хотелось задержаться здесь и, внутренне подтянувшись, молча постоять, подумать. Даже настырный, нигде нетушующийся Игнат Сухорукий в первые минуты слегка оробел и почти шепотом предложил:

— Давайте, мужики, отсель туда не пойдем. — Он кивнул на дверь приемной. — Тут будем ждать… вольготней!

Но деловитая, строгая барышня, ведавшая приемом, решительно воспротивилась:

— Нет, товарищи, здесь нельзя. Пожалуйте в приемную. У Владимира Ильича внеочередные посетители, он просил подождать. В приемной вам будет удобнее…