– Чего тебе, Марио?

Парень растерянно заморгал.

– Я рассчитывал, монсеньор, дежурить в ваших покоях.

– Дежурить будет Габриель, - сухо сказал Филипп.
– Ступай.

Д'Обиак глуповато ухмыльнулся.

– Но я рассчитывал, монсеньор...

– А я говорю: ступай. Или что-то не так?

– Да нет, монсеньор, все в порядке. Вот только...

– Ну, что еще?

– Я думал, что сегодня моя очередь, и...

– И договорился с Беатой де Арагон, - кивнул Филипп.
– Ладно, черт с тобой, оставайся. Когда она придет?

– В полночь.

– Вот в полночь и приступишь... мм... к дежурству. А пока ступай в гостиную и не вздумай подслушивать, иначе велю вышвырнуть тебя вон.

– Премного благодарен, монсеньор!
– поклонился паж.

– И без твоей благодарности как-нибудь проживу. Больно она мне нужна! А ну, убирайся, пока я не передумал!

Д'Обиак опрометью выскочил из комнаты и плотно затворил за собой дверь.

Габриель пододвинул ближе к дивану стул и присел.

– Интересно, - произнес Филипп.
– Как там сейчас Маргарита?

– Очень расстроена, но довольно спокойна, - ответил Габриель, хотя вопрос был чисто риторическим.
– Велела Констанце де Арагон читать ей Новый Завет.

– Что именно?

– Кажется, Откровение.

– О! Это уже серьезно... Стало быть, ты виделся с Матильдой?

– Да.

– Ну, и как она?

Габриель понурился и промолчал.

– Бросил бы ты эту затею, братишка, - сочувственно сказал Филипп. Ни к чему хорошему она не приведет.

– Нет, - упрямо покачал головой Габриель.
– Я все равно женюсь на ней. Я добьюсь ее любви.

Филипп тяжело вздохнул.

– Что ж, воля твоя.

Некоторое время оба молчали. Несмотря на усталость, с лица Филиппа не сходило озабоченное выражение.

– Наверное, вам пора ложиться, - отозвался, наконец, Габриель.

– А я и так лежу, - полушутя ответил Филипп.

– Вас что-то грызет?

– Угадал.

– И что же?

Вместо ответа Филипп вскочил с дивана, вступил ногами в тапочки и важно прошествовал по комнате к противоположной стене и обратно. Глядя на его тогу и торжественно-взволнованное лицо, Габриель невольно подумал, не собирается ли он произнести какую-то напыщенную речь.

Речи, однако, не последовало. Филипп с разбегу плюхнулся на диван и выдохнул:

– Анна! Я без памяти влюблен в эту очаровательную крошку.

Габриель озадаченно приподнял бровь.

– Но ведь только вчера вы говорили, что лучшая из женщин...

– Бланка! Конечно, Бланка. Так оно и есть.

– Но причем...

– А притом, что речь совсем не о том. Ты ничего не понял, дружище. Как женщина, Анна меня мало привлекает - хоть она с виду изящна, и личико у нее красивое, и фигурка ладненькая, слишком уж много в ней всего мальчишеского. Другое дело, что я безумно хочу жениться на ней.

– Вот как! А что с Маргаритой?

– К чертям ее собачьим, Маргариту!
– вдруг громко выкрикнул Филипп, опять вскочил на ноги, но тотчас же сел.
– Пусть ее разыгрывают Оска, Шампань и Иверо. А я пас.

– Это почему?
– спросил Габриель, удивленный таким бурным всплеском эмоций.

– А потому... Впрочем, ладно. Объясню все по порядку. Вот скажи, кто такая Маргарита?

– Как это кто? Наследная принцесса Наварры, разумеется.

– А что такое Наварра?

– Ну, королевство. Небольшое, и все-таки королевство.

– Для меня это несущественно. Что мне наваррская корона, если я претендую на галльскую.

– Но ведь именно брачный союз с Наваррой дает вам хорошие шансы на галльский престол. Или я ошибаюсь?

– Да, теперь ты ошибаешься.

Габриель тряхнул головой. Он был совершенно сбит с толку.

– Теперь? Ничего не понимают!

– Сейчас поймешь, - успокоил его Филипп.
– Но, прежде всего, давай выясним, кто такая Анна Юлия Римская.

– Ну, принцесса Италии.

– А еще?

– Дочь Августа Двенадцатого.

– А еще?

– Дочь Изабеллы Французской.

– То-то и оно! А Изабелла Французская, в свою очередь, является единственной дочерью короля Филиппа-Августа Второго от его третьего брака с Батильдой Готийской, сестрой ныне здравствующего маркиза Арманда де Готии, графа Перигора и Руэрга, который пережил не только своего сына, но и обоих внуков.

– Обоих?!
– пораженно переспросил Габриель.

Филипп вздохнул, впрочем, без излишней грусти.