[63] Наблюдатель, 1883, № 1.

[64] Отеч. зап., 1883, № 3.

[65] Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 34, с. 229.

[66] Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 20, с. 222.

[67] См.: Плеханов Г. В. Соч., т. 1. М., 1923, с. 69.

[68] Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 5, с. 39.

[69] Там же, т. 4, с. 247.

[70] Там же, т. 9, с. 130.

[71] См.: там же, т, 88, с. 75.

[72] Там же, т. 16, с. 403.

Глава первая

ШКОЛА БЕЛЛЕТРИСТОВ-РАЗНОЧИНЦЕВ 60-х ГОДОВ

1

В условиях первой революционной ситуации 1859-1861 гг. складывалось оригинальное течение демократической беллетристики, представленное плеядой писателей-разночинцев - Н. Г. Помяловским (1835-1863), В. А. Слепцовым (1836-1878), Г. И. Успенским (1843-1902), Н. В. Успенским (1837-1889), Ф. М. Решетниковым (1841 - 1871), А. И. Левитовым (1835- 1877), М. А. Вороновым (1840-1873) и др. Их обычно называют беллетристами-шестидесятниками.

Начало рассматриваемой беллетристики было положено Н. Успенским, который с первым своим рассказом "Старуха" выступил в 1857 г. Затем последовали произведения Помяловского "Данилушка" (1858-1859), "Вукол" (1859), а в 1861-1862 гг. начали свой творческий путь Решетников, Левитов, Гл. Успенский. Большинство своих произведений они опубликовали на страницах "Современника" и "Отечественных записок", "Русского слова" и "Дела". Художественное наследие каждого из них, разумеется, имеет ярко выраженные индивидуальные черты. Некоторые из этих черт точно определил М. Горький, когда говорил о трепете "гнева и отвращения" у Гл. Успенского, о "хмельной", "многословной лирике" Левитова, когда называл Н. Успенского "озлобленным и грубым "натуралистом"", Слепцова "осторожным и скромным скептиком", Решетникова "мрачным", а Помяловского "талантливым и суровым реалистом". [1]

Индивидуальные особенности выражены у рассматриваемых беллетристов и во многом другом. Н. Успенского, например, характеризует присущий его очеркам и рассказам своеобразный "анекдотизм" в разработке сюжетов и характеров, что отражало бестолковщину, дикость народной жизни, фантастичность народных представлений ("Змей", 1858). Ядовитая ирония и беспощадная, суровая сатира Слепцова противоположны шутливо-иронической манере и лирически мягкому таланту Левитова, хотя последний создавал и сатирические произведения. Углубленный психологический анализ Помяловского, слившийся с задушевным лиризмом, отличал автора "Мещанского счастья" (1861) от других беллетристов-демократов и давал Н. Г. Чернышевскому основания говорить о гоголевско-лермонтовской силе таланта этого писателя. Молодой Гл. Успенский выделялся в рассматриваемой плеяде своим "физиологическим натурализмом", веселым, задорным юмором, который, однако, постепенно уступал место юмору печальному и скорбному.

Решетникова, как и некоторых других беллетристов-шестидесятников, порой воспринимали в отечественной и зарубежной критике в качестве писателя-натуралиста, предшественника Золя. Шарль Нейруд, например, в предисловии к французскому переводу "Подлиповцев" обосновывал именно эту точку зрения. [2] Е. Н. Эдельсон свою статью о беллетристах-шестидесятниках, опубликованную в "Библиотеке для чтения." (1864, № 3), назвал "Современная натуральная школа". Советская историко-литературная наука [3] отклонила такое толкование, показав, что писатели демократического течения 60-х гг. по своему творческому методу, по писательской позиции и общему мировоззрению не были натуралистами. Они преклонялись перед точными фактами, перед "голой правдой", перед анализом, обращали особое внимание на экономические и нравственные "гнойные язвы" общества, рассматривали творческую работу как эксперимент или исследование, - все это сближало рассматриваемых литераторов с натуралистами, но сближало преимущественно терминологически, по приемам, по средствам изображения, а не по методу, но по внутренним органическим качествам их реализма, эстетики и мировосприятия.

В произведениях Н. и Г. Успенских, Помяловского, Воронова и Решетникова встречаются, конечно, случаи увлечения жаргонами и диалектами, натуралистическими зарисовками быта и сцен, по эти порой неоправданные излишества или изживались по мере роста писателя, или же натуралистические приемы и формы более органически ассимилировались, объяснялись самой жизнью и становились особенностью их реализма. Опыт творческой работы шестидесятников-демократов подтверждает, что натуралистические приемы воспроизведения могут успешно, плодотворно трансформироваться и ассимилироваться реалистами, служить реалистическому методу, что они оправданы, когда у беллетриста речь идет об уродливых, "гнойных" сторонах жизни, о быте и обитателях "дна", ночлежных и работных домов, проституции, "мастеровщине". Натуралистический цинизм своих некоторых описаний бурсы Помяловский объяснил именно цинизмом ("до последнего предела") самой жизни. Но писатели-демократы не были объективистски бесстрастными регистраторами фактов и документов. Позитивизм, столь характерный для позиции натуралистов, фетишизирующих детерминизм, был им чужд. Они не подменяли социологию физиологией и не были фаталистами в объяснении отношений человека и среды, а выступали убежденными просветителями, писателями-социологами, в центре внимания которых - люди труда, их трагические судьбы. Сознательное служение им, стремление облегчить их положение, вмешаться в ход жизни, дать ей определенную оценку, призыв к переделке социально-экономических отношений как путь к изменению положения и сущности человека - все это воодушевляло шестидесятников-демократов, придавало их произведениям высокую и открытую тенденциозность. "Я задумал, - писал Решетников Некрасову о "Подлиповцах", написать бурлацкую жизнь с целью хоть сколько-нибудь помочь этим бедным труженикам <...> Вы не поверите, я даже плакал, когда передо мною очерчивался образ Пилы во время его мучений". [4] Такая установка и подобные признания невозможны в устах натуралиста. Народная беллетристика 60-х гг. взывала к совести русского образованного общества. Ее создатели ставили перед собой задачу, как говорил Горький в каприйских лекциях по русской литературе, "просветить мужика, воскресить в нем человека". [5] Они чувствовали перед трудовым народом моральную ответственность. Его страдания и бедствия были вместе с тем и личной болью писателей. Автор-рассказчик в их художественной системе слился с героем, с человеком из народа. Ничего подобного не могло быть у натуралистов.

Оригинальны тематика, герои и беллетристические жанры у каждого из писателей-демократов. Они обогатили арену реализма, расширили "реальную правду", а на этой основе создали и новые прозаические жанровые образования, новый тип повествования. Решетников создал народный роман, изображающий всероссийское разорение крестьянства, становление в среде бродячего рабочего люда нового поколения людей с пробуждающимся общественным самосознанием, с формирующимся чувством собственного человеческого достоинства. Имя Решетникова навсегда сохранится в истории русской литературы как имя первого бытописателя уральского рабочего класса, заводской жизни, создателя "рабочей трилогии" ("Горнорабочие", 1866; "Глумовы", 1866- 1867; "Где лучше?", 1868). Глеб Успенский 60-х гг. изображал преимущественно мещанско-чиновничью провинциальную Русь, "мастеровщину", но в канун 70-х гг. он обратился к исследованию "просияния ума" в толпе, к воспроизведению мыслей и поведения рабочего, осознавшего "механику" несправедливого строя жизни ("Разоренье", 1869). Помяловский вошел в русскую литературу как основоположник социально-психологической повести, в центре которой - образованный разночинец. Автор "Мещанского счастья" первый столкнул осознавшего себя героя-плебея с помещичьей средой, занялся разъяснением отношения разночинства и барства. Слепцов в "Трудном времени" (1865) пошел дальше по этому же пути, создав образ разночинца-революционера в том же помещичьем окружении, но близкого народу и черпающего в народной жизни опору для своего поведения, материал для своих критических идей. Воронов, напротив, рисует судьбу рядового разночинца, он бытописатель также дна городской жизни болота, трущоб и вертепов. "Все, что только есть в мире циничного, преступного, глубоко оскорбляющего человеческое достоинство, что унижает людей до скотов и гасит в них даже самые последние, микроскопические искры разума и воли, - все соединилось в этой вонючей помойной яме на погибель слабого человека". [6] Эти слова характеризуют позицию писателя, его понимание трагедии обитателей "дна".

Однако за индивидуальными чертами творческого облика каждого из шестидесятников легко просматриваются и общие для них особенности. Последние выражаются и в способах реалистического воспроизведения социальной действительности, и в средствах ее "озарения", и в понимании главной драмы жизни своего времени, и в общественной, эстетической позиции беллетристов. При этом необходимо иметь в виду, что индивидуальное начало - и опыт личной школы жизни, и особенности дарования - служило общему, входило в процесс складывания типических черт всего течения демократической беллетристики. И это вполне естественно, если принять во внимание, что создателями этого течения были разночинцы, люди одного поколения, одной социальной судьбы, единого в своем многообразии опыта жизни. Что же касается индивидуального выражения их художественных дарований, то они развивались под воздействием возникающих в то время общих задач литературы, а также и под влиянием определенных литературных традиций.

Нетрудно заметить, что наследие демократов-шестидесятников глубоко связано с традициями Гоголя, особенно с традициями натуральной школы, с "физиологиями" 40-х гг. Их произведениям присущи разнообразные формы комического, они широко пользуются средствами юмора, иронии и сатиры. Разрабатываемые ими сюжеты, отдельные ситуации по своей необычности порой граничат с фантастическим, анекдотическим, воспринимаются как забавные истории. Но на "дне" этого смешного всегда много драматизма и грусти, горечи и печали. Поэтому в сюжетах шестидесятников совершаются переходы комического в трагическое. Их очеркам и рассказам присуще также сатирическое изображение действительности. Все эти разнообразные переходы юмора в сатиру, комического в трагическое, слияние патетики и лиризма с сатирой, с скорбным тоном живо напоминают художественную манеру Гоголя и некоторых писателей его школы.