Те, кто приветствовал появление свиней, приводили такие аргументы: мол, у детей появилось занятие, отвлекающее их от шалостей и неподобающих игр.

Мы криком кричали: занятие, но какой ценой, и какое занятие может быть хуже этого? И слышали в ответ, что, мол, общение детей со свиньями улучшает их понимание животного мира; еще нас обвиняли в противодействии просвещению и биологической науке.

Некоторые говорили: то, что происходило в других городах, было лишь случайностью, и вывод должен быть такой, что не следует паниковать. Если бы свиньи действительно были опасны, их не встречали бы так тепло везде и повсюду.

Мы лишь оплакивать могли эти беспомощные доводы и, рыдая, вопрошать: «Как можно размеры эпидемии считать доказательством ее безвредности?»

Ответа мы так и не услышали.

Кое-кто еще и такие мысли высказывал: мол, сами по себе свиньи не являются нечистыми. Если, мол, мы как следует отмоем свиней от грязи, то они и будут совершенно чистыми.

А позже, когда своей грязью они переполнили все улицы города, эти же люди говорили: что ж, если мы хотим иметь свиней, то мы должны и терпеть связанные с этим неудобства.

И как мы ни кричали, что мы вообще не хотели иметь свиней, наших голосов никто не слышал.

Через некоторое время дети уже совершенно привыкли к свиньям, и тогда на улицах появились хозяева свиней. За то, чтобы дети могли по-прежнему играть со свиньями, они теперь потребовали плату.

Родителей это вначале шокировало, но началось давление со стороны детей, прослышавших об этом, началась конкуренция между детьми, и в результате родители согласились и на оплату, и на ее постепенное увеличение.

Дети же из неблагополучных семей вынуждены были соглашаться на всё, на любую работу, чтобы тоже добыть себе возможность оплаты.

Мы по-прежнему криком кричали и решительно протестовали, но нас по-прежнему отказывались слушать.

Результатом наших постоянных протестов стало лишь то, что против свиней были выпущены прокламации, где осуждалось увеличение их поголовья.

Однако ни в одной из этих листовок ни слова не говорилось ни о хозяевах свиней, ни о тех целях, которых они хотят добиться, поощряя игры со свиньями.

Владельцы же свиней, видя пассивность и робость народа, постепенно смелели и наглели и уже начали затаскивать детей следом за свиньями в свои дома.

Прошло всего несколько месяцев после появления свиней в городе, а среди детей уже распространился вирус свиной болезни.

Это и было то самое, что мы видели в других городах, это было то, чего мы боялись, против чего мы предостерегали.

Девочки, как только заражались свиным вирусом, срывали с себя одежду и в таком виде бегали по главным улицам города и по паркам.

Мальчики, заражаясь, вели себя в точности как свиньи, а именно: при всём честном народе, на улицах и даже на перекрестках, без всякого стыда и без зазрения совести начали справлять большую и малую нужду.

И никто не предпринял ничего для противодействия этому, никто не озаботился лечением эпидемии.

Народ настолько был занят повседневными делами и добыванием средств к существованию, что вообще не думал ни о чем, кроме того, как свести концы с концами.

Но мы объявили хозяевам свиней войну. Мы, хотя и знали, что шансов на победу у нас нет, что силы неравны, все-таки, повинуясь чувству долга, объявили войну. И это в то время, когда нас решительнейшим образом все предостерегали против этого, приводя такие аргументы:

– Враг значительно сильнее вас.

– Враг пользуется поддержкой извне.

– Враг пустил в городе глубокие корни.

– Враг совратил детей многих представителей городской власти.

– А каким оружием воевать?

– Поражение неизбежно.

– Да и вообще, ради чего? Сосредоточьтесь на собственной жизни.

– Не надо лезть на рожон.

Но эти доводы не только не ослабили нашу решимость – они мобилизовали и вдохновили нас. Потому что все эти доводы были связаны с успехом в этом мире и с упрочением такового, но мы уже давно определили, что наши отношения с миром совсем иные.

И вот одним холодным зимним утром мы разобрали всё то оружие, что у нас было, и напали на штаб владельцев свиней. Однако после первых же залпов мы услышали из их лагеря очень знакомые стоны. Прекратив стрелять, мы приблизились. Голоса раздавались из вражеских окопов. Враг окружил свой лагерь высокими брустверами из мешков, защищавшими окопы. И ошибки не было никакой: голоса эти действительно были нам знакомы. Оказывается, враг построил круговые укрепления не из чего-либо, а из живых людей. И в этих людях мы узнали собственных детей.