Я бездумно продолжила:

— "Кто б ни был тот, кто грезит счастьем, нас оскорбляют безучастьем".

В голове понемногу начало шуметь, но зато и смущение отхлынуло.

— О. Дама-то классику любит, начитанная, стало быть, — еще больше обрадовался Павлицкий, которого тоже уже повело. — Ты бы ковал железо, пока горячо. Ну, хотя бы ради того, чтобы Анну Георгиевну удар хватил от радости.

Если бы у меня начался роман с магом, все равно с Левиным или кем другим, родительницу мою непременно хватит удар. Тут других вариантов и быть не может.

— Я тебя сейчас из окна выброшу, — сообщил другу Кирилл Александрович. — Десятый этаж. Так что следи за языком.

Говорил надзирающий инспектор убийственно серьезно. На месте Павлицкого я бы прислушалась и больше зубоскалить не стала. Однако у Павлицкого, кажется, имелись на этот счет свои мысли. Ну, или он просто был бессмертным.

Левин внезапно поднялся на ноги так резко, что едва не опрокинул табурет, на котором сидел.

— Софья Андреевна, давайте ненадолго оставим Никиту в обществе виски. Я хотел бы объясниться.

На мага я смотрела с очевидной всем беспомощностью. Не было во мне уверенности, что стоит выслушать его. Возможно, все обернется только хуже. Но под издевательским взглядом Никиты Павлицкого я все-таки кивнула, и мы с Левиным перешли в комнату, закрыв за собой дверь.

Только видимость приватности. Если Никита пожелает узнать, о чем мы говорим, ни дверь, ни стена помехой для него точно не окажется.

Левин начал с места в карьер, даже не дав мне толком опомниться или собраться с мыслями.

— Вы действительно мне небезразличны, Софья Андреевна, — выпалил Кирилл Александрович, не отводя лихорадочно горящих глаз.

Все-таки пьян. Не слишком сильно, но достаточно для того, чтобы потянуло на откровенность. А я пьяна достаточно для того, чтобы хватило духа выслушать признание мага.

— Сейчас даже кажется, что вы всегда меня привлекали. Вы такая… словно грустная заколдованная принцесса, которая смотрит на мир из окна своей башни, но никогда сама не попытается выйти наружу. Трогательно. Но я уже разучился верить. Жизнь дала мне пару полезных уроков, вот…

Кирилл Александрович стал вдруг косноязычным, то ли из-за виски, то ли из-за смущения, не суть. Красота фраз мне была безразлична, потому что каждое слово, каждый вздох Левина дышал такой искренностью и чувством…

А я… Что я? Уже приговорена судьбой к суженому.

И вот что смешно, ведь и Костя сравнивал меня с принцессой, но его слова не вызвали во мне ничего, кроме неверия и раздражения, а вот Кирилл Александрович…

— Я понимаю, вам тяжело было все эти годы из-за моего повышенного внимания. Простите. Я верить боялся. Такой вот трус, Софья Андреевна.

Каждое слово, произнесенное мужчиной, отдавалось где-то глубоко внутри, возможно, что и в сердце, но ответить взаимностью я просто не могла. Хотя бы потому, что он ничего и не просил. Кирилл Александрович знал про моего суженого. И все понимал.

— Я вам очень благодарна, — тихо произнесла я, не отводя взгляда. — Вы даже не представляете, насколько сильно. И трусом бы я вас не назвала. Для того, чтобы признаться в своих чувствах, требуется немалое мужество.

Мужчина не улыбнулся, даже не попытался улыбнуться.

— Это не я говорю, а алкоголь. Сам бы я не решился, наверное.

В груди после признания Кирилла Александровича поселилось тихое мягкое тепло, а в мир вокруг будто красок добавили, он уже не казался теперь невыносимо серым. Не находилось подходящих слов, чтобы объяснить магу, как дороги мне были его чувства.

— Но у вас… суженый, — тихо, безнадежно отозвался Левин, а потом резко отвернулся. Плечи опустились, словно усталые крылья, и мне невольно захотелось подойти поближе, попытаться утишить боль, но было так страшно дать ложную надежду. Потом будет только больней.

— У меня суженый, Кирилл Александрович, вы правы. Мы не выбираем своей судьбы…

Левин продолжал стоять ко мне спиной.

— Стахович далеко не самый милый и добрый человек, Софья Андреевна. Думаю, об этом догадывается ваша мать, и даже ваша подруга, пусть она особа и неглубокого ума. И вы хотите связать с кем-то вроде него свою дальнейшую жизнь?

Я понурилась. Сколько же раз придется мне объяснять магам такие элементарные вещи? Но ведь до последнего Кирилл Александрович будет верить, что все в руках человека. И как же он заблуждается в этом.