– Верно. Но я могу угадать первые два слова, которые он произнесет. Веришь мне?

– Нет.

– Одна тысяча долларов говорит, что я могу.
– Она почесала его под подбородком, как кота. Затем Кингсли схватил ее за палец и крепко сжал. Тогда ей стало понятно, что у нее получилось его заманить. Шанс доказать, что девушка не права, всегда манил француза.

– Хорошо, - сдался он.
– Принимаю пари. И тебе лучше приготовить деньги.

– У меня они есть, - парировала Нора. Они пожали руки, закрепляя спор.

– Погнали в церковь.

Играет – “All I Ever Get For Christmas is Blue” Over the Rhine

Уэйкфилд, Коннектикут.

Было двадцать градусов, и шел снег, когда они покинули дом Норы. Кингсли плотнее затянул шарф на шее и сел в машину.

– Мне лучше выиграть эти деньги, - все, что он сказал, стоило им выехать на трассу к Уэйкфилду.

– Поцелуй их на прощанье, Кинг, - посоветовала она и включила обогрев и радио. Джазовый бархатный голос пел ему "All I Ever Get For Christmas Is Blue", и он поддавался соблазну позвонить сладкоголосой певице и подбодрить ее своим способом.

– Знаешь, прямо сейчас мы могли бы трахаться, - заметил Кинг.
– Церковь против траха, и мы выбрали церковь?

– Ну что же, слишком поздно. Мы уже здесь, - ответила Нора и остановилась напротив ярко-освещенной церкви. Даже в машине Кингсли слышал музыку, доносящуюся из-за дверей, украшенных массивными венками с зелеными и красными лентами.
– Пойдем?

Кингсли собрался с духом.
– Еще раз на баррикады.

Они вошли в церковь. Кинг и Нора стояли перед открытыми дверями в святилище, касаясь носками порога, но не переступая его. Прихожане закончили петь, и все сели. Ожидание заполнило помещение до самых стропил. Все затаили дыхание. Дети утихомирены. Все взоры устремлены вперед.

Сорен подошел к кафедре.

Кингсли так редко видел Сорена в облачении, что у него перехватило дыхание от вида бывшего любовника в белоснежной казуле и серебристо-золотой епитрахилье. С его светлыми волосами, сияющими в свете свечей и идеально уложенными, как и всегда, он сиял, как ангел. Что, как считал Кингсли, идеально демонстрировало насколько обманчивой может быть внешность.

Нора наклонилась к уху Кингсли и прошептала два слова:

– Свет, пожалуйста?
– спросила Нора.

Сорен начал говорить.

– Свет, пожалуйста?
– сказал Сорен.

Прихожане взорвались хохотом.

– Черт, - выдохнул Кингсли.

– Почему у Лайнуса это всегда срабатывало?
– спросил Сорен, театрально вглядываясь в балкон, словно искал пропавший софит. – У меня ни разу это не получалось.

Кингсли вытащил бумажник и отсчитал десять Бенджаминов Франклинов, которые Нора радостно засунула в карман пальто.

– Счастливого Рождества, - пожелал Сорен.

– Счастливого Рождества, Отец, - в унисон ответили прихожане. Нора улыбалась, купаясь в своей победе.

– Как замечательно, что вас здесь так много, - начал он.
– И так много лиц, которых я не видел с Пасхи.

Церковь содрогнулась от смеха и стонов. Клерикальный юмор.

– Вижу, Реджина стучит по наручным часам, подгоняя меня, - продолжил Сорен.
– У меня есть двадцать минут, Реджина. Сколько сейчас?

Сорен наклонился вперед, чтобы послушать кого-то из первого ряда.

– Десять? У меня только десять минут?
– с ужасом переспросил Сорен.
– Но это мой выход, Реджина. Почему ты пытаешься убить мой выход?

Все прихожане снова засмеялись. Кингсли ощущал и слышал его - смех пяти сотен людей в ограниченном пространстве можно было зарегистрировать на шкале Рихтера.

– Кто этот человек?
– прошептал Кингсли Норе.
– Они его обожают.

– Кингсли Эдж, познакомьтесь с Отцом Маркусом Стернсом.

– Ох, можно мне на Пасху тридцать?
– спросил Сорен, все еще ведя переговоры с пожилой женщиной на первой ряду.
– Справедливо. Спасибо, Реджина. Теперь я могу начать? Можно? Хорошо. Запускайте секундомер.

Как могло случиться, что этот нежный, игривый, обаятельный отец Стернс был еще и Сореном, мальчиком, который научил Кингсли значению слова «боль»?

– Да, знаю уже поздно, - ответил Сорен.
– И мы все хотим вернуться домой к нашим семьям и друзьям или, если бы вы были на моем месте, в постель. Некоторые из нас не получают выходной на Рождество.
– Он указал на себя, изображая мученика.

Кингсли улыбнулся, когда две молодые девушки перед ним переглянулись и поиграли бровями. Несомненно, они представляли своего священника в постели. Добро пожаловать в клуб, дамы.