– Мне очень жаль, Малышка.
– Сорен сложил свои идеальные руки на коленях.
– Жаль, что я не могу улучшить его для тебя.

Она поняла, что ему улыбаться на удивление просто.

– Вы все улучшаете. Кроме тех случаев, когда ухудшаете.

– Сегодня Рождество. Тебе запрещено говорить, как ты меня ненавидишь, - заметил он, сильнее развернувшись к ней.
– Перемирие, помнишь?

– Верно, - ответила она.
– Перемирие.

Элли усмехнулась, затем пододвинулась вперед и прижалась к его груди. Слезы текли почти бесшумными потоками, а Сорен прижимался подбородком к ее макушке. Пока она плакала, он шептал ей, шептал что-то на датском, его родном языке. Девушка бы все отдала, чтобы знать, о чем была речь. Но, на самом деле, это не имело значения, сами по себе слова успокаивали ее, слова и мужчина, произносивший их.

Она сама не понимала, почему плачет. Несколько месяцев она знала, что ее отца приговорят в декабре. Хотя жизнь без него была лучше. А мама уже несколько лет медленно теряла ее. Она хотела быть монахиней еще будучи ребенком, но влюбилась в отца Элли и отказалась от своей заветной мечты. Теперь у нее был осужденный бывший муж и дочка с судимостью. Вот и доказательство, как думала ее мать, что брак и рождение ребенка были против воли Божьей. Здорово для самооценки Элли, не так ли? Но это не было новостью. Обо всем плохом было давным-давно известно. По какой-то причине из-за Рождества все эти вещи было очень трудно игнорировать, как это удавалось ей делать весь уходящий год.

Слезы медленно высохли. Она подняла голову и вытерла лицо. Сорен достал черный шелковый носовой платок из кармана и протянул ей.

– Разве грешно вытирать сопли о сутану священника? Если да, я грешница.

– Моя сутана в шкафу и в безопасности от любого вреда. И любые грехи, в которых ты исповедуешься в мой жакет, простительны.

– Рада знать. У вас действительно есть сутана?
– спросила она, пытаясь представить Сорена в сутане. Эти нелепые халаты до лодыжек она видела только на Папе по телевизору и обычно на священниках из миссий.

– Есть, - подтвердил Сорен, величественно кивая.
– У всех иезуитов она есть.

– Почему же вы никогда ее не носили?

Сорен молчал и обдумывал вопрос. Он был единственным взрослым из всех, кого она знала, кто так делал, кто воспринимал ее вопросы достаточно серьезно, чтобы обдумывать их перед ответом.

– Предполагаю, что считаю ее слишком выделяющейся. Приходскому священнику лучше смешаться с прихожанами.

Элли фыркнула, и глаза Сорена слегка округлились от ее реакции.

– Вы? Смешались с нами? Вы себя видели? В вас больше восьми футов роста, и вы роскошный. Вы ни с кем не смешаетесь. Вы даже не затеряетесь на фоне других высоких роскошных священников.

Сорен поджал губы.

– Элеонор, разве мы не говорили на эту тему?

Она шумно вздохнула.

– Да, знаю, я не должна говорить вам, какой вы роскошный, потому что вы священник и это неуместно, и я перестала слушать дальше, потому что представляла вас в джинсах. Вероятно, у вас даже нет джинсов. Скорее всего, вы спите в своих облачениях.

– У меня есть джинсы, и я сплю в постели.

Элли представила его в кровати. Ей не стоило этого делать. Потому что в чем же он спит? Серьезно? Она не представляла его в боксерах и футболках, как любил ее отец. И он точно не был тем типом, который носит стариковские пижамы.

Обнаженный. Он спал обнаженным. Она знала. Была готова поклясться своей жизнью.

– Погодите, а какая кровать?
– спросила она.

– Нам не стоит это обсуждать, - ответил он и отвернулся, больше не желая смотреть или находиться возле ее лица.
– Именно это и приводит все к бардаку между нами.

– Знаю. Простите. Я просто очень скучала по вам, - сказала она.

– В моем кабинете без тебя в дверях было слишком тихо, - признался он.
– У меня есть кое-что для тебя. Поэтому я рад твоему приходу.

– Кое-что? Подарок?

– Небольшой подарок.
– Он потянулся к карману и достал крошечный пурпурный бархатный мешочек. Она взяла его и дрожащими руками открыла.

– Это медальон, - заметила она, уставившись на серебряную монету на серебряной цепочке.

– Святая Луиза, - объяснил он.
– Ее день 15 марта.

– В мой день рождения.

Элли надела цепочку и ощутила холодный металл медальона на коже, возле сердца, именно там, где хотела Сорена.

– Спасибо, - поблагодарила она. Подарок был милым, безопасным и очень католическим. Тот подарок, который священник мог подарить члену его паствы без вопросительных взглядов. Тем не менее, ее подарок вызвал бы вопросы. Особенно у нее.

Но она проделала весь этот путь в холоде и темноте.

– У меня тоже есть для вас подарок, - сказала она.