– Откуда, зёма? – пахнуло перегаром.

Отвечаю:

– Из Иркутска.

Вижу – не угадал… Отмудохали меня не по-детски, даже уже лежачего херачили ботинками в живот, в спину и в лицо (я его руками закрывал). Сразу втроём. Страх, беспомощность, подавленность и боль – всё что я чувствовал. А эти не унимаются, тащат меня в кубрик, где дрыхнут напарничек и ещё человек десять с нашего набора.

– Где второй?

Показываю на Москву. Его попробовали будить – бесполезно, в стельку. Раз несколько треснули его, он мычит и матрац на себя натягивает. Один из этих уродов открывает дверцу тумбочки у койки этого Москвы, а там на полке новая тельняшка. Поворачивается ко мне и несёт следующее:

– Слышь, к завтраку этот тельник нам в столовую принесёшь, иначе вообще убьём нах!.. Понял?!

Киваю. Уходят. Остаток ночи я провёл на койке, меня били дрожь и озноб, возможно, снова поднялась температура, а может, просто от страха. Тельце моё несчастное всё болело… ещё бы – на нём живого места не было, привкус крови во рту из разбитых дёсен. Но больше всего донимала мысль: нести или нет? Брать тельняшку Москвы для меня было неприемлемым, даже если он и не узнал бы, кто это сделал. Неприемлемо было просто взять чужое. Отнести свою – тоже не вариант. Я не хотел стать шестёркой, да и не хотел унижаться. Насчёт их угроз сомневаться не приходилось. Меня трясло от страха, приближалось утро. «Пусть убивают!» – решил я.

После завтрака, на который я не пошёл – не очень-то хотелось – прибираюсь в кубрике. Открывается дверь, заходят эти, все трое. Смотрят на меня, держу взгляд, смотрю на них. Пауза затянулась… Спрашивают:

– Всё нормально?

– Нормально!

Разворачиваются и уходят… И всё! Кажется, я сохранил своё лицо и тельняшку. Кстати, несмотря на обилие кровоподтёков на теле и разбитые дёсна, фингалов под глазами не было – повезло.

Первые десятки поехали домой. Сначала уехали двое. Один из них – мой сосед по нарам справа, Андрюха-спортсмен. Настроения нам это не прибавляло. Один из наших, со странным погонялой Клаус, заработал себе фингал под левый глаз, что было в этой обстановке ну очень, очень нежелательно. Наверное, лучше было бы потерять зуб, чем приобрести такую «чёрную метку». Клаус был худеньким высоким парнишкой из-под Пензы, который приехал в бурсу вместе с другом, небольшого роста крепышом. Я видел, как к Клаусу зачастую придирались даже десятки из других бараков.

Офицеры, которые к нам были приставлены, жили отдельно в маленьком домишке. Нашего бородатого Жёлудя мы если и видели, то постоянно разящим перегаром, похоже, тот и не просыхал вовсе. А на то, что там у нас происходило, им и вовсе было плевать. Это было в порядке вещей, норма.

Был среди наших дембелей Вася. Служил он в десантно-штурмовом батальоне. Его так и прозвали: ДШБ. Коренастый такой малый, серьёзного вида, квадратный весь, даже рубашку носил в клеточку. Железные кружки гнул в руке на раз, пятаки (монеты по пять копеек) тоже сгибал пальцами. Бывают же такие! Ну так вот. Как-то раз после отбоя ещё не спим, в углу третьего курса – очередная пьянка, гитара, дым коромыслом – чую, не к добру… И правда, вскоре раздаётся развязный вопль:

– Молодые, подъём! Строиться!

Тут же из другого угла барака:

– Отставить подъём!

Становится интересно, лежим, не торопимся.

– Команда была – подъём!..

И опять:

– Отставить!

Вася встаёт из-за столика у маленького окошка и идёт к этим уродам. Один. Гитара затихла.

– Мы вам говорили, что ночные построения прекращаются?

В ответ:

– Мы тут решаем!

На этом тёрки закончились. ДШБ стоит между нарами, на которых расположились рыжий и компания. Удар ногой рыжему в голову и сразу, с разворота, в противоположную сторону кулаком в морду ещё одному. Оба «везунчика» расстелились на нарах… остальные замерли… тишина…

– Ещё есть вопросы?..

– Да всё, успокойся, после поговорим…

От удара у рыжего из уха вылетела серьга, и он на какое-то время даже отрубился! А неча спецназ злить! С каким удовольствием мы потом обсуждали эту разборку!

ДШБ и так все уважали за его силу и крутой нрав, а после такой расправы он вообще стал нашим героем. На наш вопрос: мол, зачем это ему? – сказал, что этой осенью его младшего брата в армию забрали. «А я, – говорит, – как представил, что над ним там сейчас вот такие козлы издеваются»… Отомстил как мог, стало быть, заочно.

Короче, ночные построения после этого прекратились к нашей несказанной радости. Через четыре дня, к 20-му сентября работы на полях подошли к концу. Бог знает как, мы победили-таки эти бесконечные ряды с картошкой. Кончились они. Всё! «Вставай, вставай, однополчанин, бери шинель, пошли домой…» Ну, то есть в бурсу пора – учиться.

После обеда подошли открытые бортовые ЗИЛки, уезжаем на станцию. Оглядываюсь… День по-осеннему пасмурный, может, дождь будет… Пустые бараки смотрятся тоскливо: двери открыты, болтаются на ветру, в нашем кто-то окошко выстеклил… Что ж, мы тут не скучали. Скоро подошла электричка дальнего следования, оккупировали три вагона, места только сидячие, но мягкие. Расселись. Одеяла, шмотки, казённая посуда, всякое барахло. Места много, я занял диванчик в конце вагона. Ехать с полсуток. Тронулись. Уставился в окно, зырю… люблю поезда.

Я приехал в училище 25-го августа, в свой день рождения. Мне исполнилось семнадцать. В эти дни приезжали все вновь поступившие, или, как нас называли, абитура. А курсантов, которые закончили предыдущий курс и перешли на следующий, ещё не было. Они были в отпусках, по домам, то есть в основном на материке, местных были считанные единицы. Причём модно было приезжать со всего огромного Советского Союза и даже с Балтики и с тёплого Чёрного моря, где своих мореходок пруд пруди. Ладно, я из Сибири, у нас там моря и в помине нет, а эти-то чего? Наверное, конкурс при поступлении там высокий.