фальшивым сочувствием поцокал языком.

Я бросилась к родительнице.

– Обопрись на меня.

Добротой она не преминула воспользоваться и налегла всем

телом. Выпрямиться оказалось сложно. Коленки дрожали от

тяжести.

– Помочь не хочешь? - рявкнула я в сторону мужчины.

Скрестив руки на груди, он с живейшим интересом следил за

нашими пьяными качаниями, а потом нахально заявил:

– Я вам помогаю.

– Чем же? - проскрипела я.

– Не мешаю и сочувствую.

– Можешь посочувствовать, участвуя телесно? – процедила я.

Нехотя Доар все-таки сдвинулся с места. Мы усадили

родительницу на диван. Выглядела она чудовищно. Особенно

учитывая, что к взлохмаченной, торчащей в разные стороны

шевелюре диковинной шляпкой прицепилась окаменелая

горгулья.

– Светлые боги, – трагично прошептала мама, ощупывая

тварюшку нервными пальцами, - за что вы так со мной? Я же

просто хотела пожелать вам теплых снов.

– В середине ночи? - любезно уточнил Доар. - Поверьте, дае

без пожеланий сны у нас были теплейшие.

– Вы хам, молодой человек! – театрально всхлипнула она,

хотя в жизни своей не проронила ни одной слезы и искренне

считала, что высокородным эссам плакать неприлично. – Были

хамом в двадцать лет,и в тридцать – хамом остались! Почему,

делис,ты не смогла связаться магическим поводком с кем-

нибудь поприличнее?

– Не свезло, - не удержался Доар от ироничного замечания, и

я на него шикнула. Мол, зачем травишь испуганную

несчастную женщину.

Отодрать горгулью от маминых волос без жестокости не

удавалось – пришлось бы выстричь пряди, ведь белые

ухоженные локоны вросли в окаменелые когтистые лапки

тварюшки.

– Как же я теперь? - испуганная мама, естественно

отказавшись подстригаться под тифозную больную, смотрелась

в ручное зеркальце. – Когда это дьявольское существо

очухается?

– В последний раз она проспала часов девять, – задумчиво

припомнила я, сколько времени мы добирались до академии.

– Хочешь сказать, что я не смогу выйти из ваших покоев до

позднего утра? - воскликнула матушка.

– Ну почему же? - немедленно встрял в разговор Доар. -

Сейчас все спят, никто не заметит, если вы тихонечко нас

покинете… Я имею в виду, вернетесь в спальню. Главное,

слугам завтра не открывайте.

– Еду вы мне принесете? - в голосе мамы мелькнуло плохо

сдержанное возмущение.

– Мы с раннего утра уезжаем в город по делам, - для чего-то

соврал Доар, - так что, эсса Хилберт, придется чуточку

поголодать.

– Мама, он просто шутит, - cтрельнула я в благоверного

многозначительным взглядом. - Я обязательно занесу тебе

завтрак.

– Но если это отвратительное создание проснется, когда я

буду oдна,и снова нападет? - патетично воскликнула матушка,

видимо, подозревая, что несчастная горгулья – не испуганный

детеныш, а серийный убийца, задавшийся целью порешить

благородную эссу.

– Будем честны, эсса Хилберт, простo не стоит вламываться в

чужие комнаты! – выказывая некоторое раздражение, заметил

Доар.

Матушка проигнорировала его, продолжая причитать:

– Светлые боги, а если она мне что-нибудь откусит? Палец

или… или вообще нос?! Как я могу остаться одна в такoе

страшное время…

– Стоп-стоп-стоп, – категорично прервал поток жалоб Доар, -

вы же не намекаете, что собираетесь спать в наших покоях?

Мы с родительницей одарили его умоляющим взглядом.

– Нет! Не обсуждается! – не терпящим возращений тоном

отказал он страдающей теще в ночном приюте…

Маме постeлили на диване перед камином. Она пыталась

строить трагический вид умирающей властительницы, но

статуя на голове портила впечатление. Я пыталась найти в

душе сочувствие, но каждый раз, когда взгляд падал на

фигурку, запутанную в белых волосах, хотелось издевательски

расхохотаться в голос. Клянусь, я чувствовала себя отмщенной