Шрифт:
Мама говорила с врачом шепотом, рассказывала ему, как и отчего упала баба Шура, а он молчал, слушал своей резиновой змеей бабкин живот, переставлял быстро блестящий кругляшок, будто кто-то убегал из-под кругляша в бабкином животе, и доктор хмурился, был недоволен. Потом врач взял бабкину руку. Пощупал ее.
Баба Шура лежала словно мертвая, и только востренький носик топорщился из подушек.
Геркулес пощупал бабкину руку и вдруг отпустил ее. Рука упала. Он поднял ее снова и снова отпустил. Рука упала.
Мама позеленела.
– Не может быть! – прошептала она и повторила: – Не может быть!..
Геркулес был неподвижен и молчалив. Лицо его словно окаменело. В третий раз взял он бабкину руку, поднял ее, отпустил. Рука снова шлепнулась на кровать.
Мама заплакала, а геркулес вдруг сказал громовым голосом:
– Эй!
Бабка была как покойница.
– Эй, бабуся! – повторил геркулес.
Бабка смолчала.
– Симуляция, – пророкотал врач, пряча свою резиновую змею в карман и берясь пальцем за чемоданчик.
– Как же быть? – ничего не понимая, спросила мама.
– Симуляция, я говорю, – пробухал врач. – Пульс нормальный. – И вдруг расхохотался. – Божественная, значит, старушка-то? Оно и видно!..
Врач хлопнул дверью. Бабка открыла глаза. Мама устало опустилась на сундук.
– Представля-лась! – протянула она и заплакала. – Опять представлялась!..
– А што? – подняла бабка острый нос. – Обрадели, што померла? Наследства захотели? – И захихикала. – Это я вас испытать захотела.
– Эх ты, испытательница! – горько сказал Толик, перестав смеяться. – А икону уже не жалко?
Бабка насупилась и перекрестилась в пустой угол. Толик даже чертыхнулся. Ну бабка! Хоть кол на голове ей теши!
3
Толик сидел рядом с тетей Полей на лавочке у ворот и чертил прутиком по земле. Вышла мама. Лицо у нее было поблекшее, усталое. Еще бы, устанешь тут от бесконечных бабкиных представлений. Толик усмехнулся, вспомнив, как бабка лежала будто мертвая. Ни дать ни взять – лисица из басни Крылова. Но лисица – в басне, а чего бабке-то хитрить? Зачем так представляться? Если ты серьезно обиделась, что мама икону выкинула, так разве можно представляться? А если она проверяла, что станет мама делать, если бабка помрет? Фу, как глупо! Толик подумал про двух старушек из магазина – мать и дочь. Та старушка, та мать так бы представляться не стала. Да разве можно испытывать людей, что будут делать они, если умрешь? И не просто людей – свою дочь.
Толик посмотрел на маму. Хоть и была она блеклой какой-то, глаза ее смотрели по-прежнему решительно и твердо. «Молодец, – подумал Толик про нее. – Молодец, что не скисла от бабкиных фокусов». Нет, решительно с мамой что-то происходит. Толик вгляделся в нее. Мама смотрела сейчас не только решительно, но зло. Злой он ее еще никогда не видел. Всегда она была слабой, покорной, а тут – злой. Будто другой человек сидит. Платье мамино, лицо тоже ее, а вот глаза чужие. Жесткие глаза и острые какие-то.
– Как живешь, Маша? – спросила ее тетя Поля. Спросила осторожно, будто больную.
Мама со всеми вежливо разговаривала, с тетей Полей особенно, а тут не взглянула даже. Прямо перед собой все смотрела, едва щурясь.
– Разве это жизнь? – ответила она резко. – Только и думаешь, как бы в петлю. Муж ушел, мать бесится. Сын и тот против меня.
Толик не обиделся ни чуточки. Снова поглядел на маму с интересом. Раз так говорит, да и смотрит так, чему-то быть, значит. Толик знал бабку и знал, что она может выкинуть, какую штуковину, знал он и отца, и его поступки тоже можно было предположить, кроме последнего. Знал Толик и маму. Но он знал иную маму – эта, со злыми глазами, была неизвестна ему. И новая, решительная, злая, отчаянная мама могла – да нет, не могла – должна была что-то сделать. Удивительное. Выходящее из ряда вон.
Тетя Поля вздохнула. Помолчала.
– Ты уж прости меня, старую, Маша, – сказала, – ну а сама-то себя ты не коришь? Не ругаешь?
Мама мельком взглянула на нее.
– Корю! – ответила решительно. – Ругаю! Да что толку-то? Раньше надо было, раньше!..
– Ну раз так говоришь, – сказала тетя Поля мягко, – значит, еще не поздно. Значит, поспеешь еще.
Мама усмехнулась. Тетя Поля взяла ее за плечо, повернула к себе, строго посмотрела.
– Да ты меня в пример бери, – сказала. – Гляди, гляди на меня и помни: мое былое не вернуть. Мое – было. А твое – есть. Слышишь, есть! Твой-то живой, невредимый! И сын вон у тебя есть. Счастливая ведь ты! – быстро говорила тетя Поля, и в глазах у нее блестели слезы. – Счастливая, только ты сама этого не знаешь!.. А ты узнай! Пойди! Поговори!
Тетя Поля говорила торопливо, будто боясь, что мама уйдет и не дослушает ее, но она слушала внимательно, подавшись вперед.
– Это просто обстоятельства у вас такие, – говорила тетя Поля. – Выше вас обстоятельства-то оказались, молоды вы еще, горя не знаете. Глядишь на вас – и сердце кровью обливается…
Тетя Поля говорила, говорила… Мама смотрела на нее во все глаза – и вдруг раздался крик:
– Толик! Толик!
Толик бросил свой прут. На другой стороне улицы стоял отец.