…Под перестук колес Наталья Алексеевна вспоминала охв а тившее ее тогда уныние. Девочка понимала, что дома ее ожидает е с ли не взбучка, то тягостное нудное нравоучение. Единственное смягчающее обстоятельство: чтиво в тот раз оказалось не «кр а мол ь ным»…

Любовь к иностранной художественной литературе, проснувшаяся в душе отроковицы, не всегда укладывалась в рамки, установленные семьей и школой. Сельская библиотека (в ней Наташа стала активнейшим читателем) комплектовалась по принципу «с бору по сосенке». Найти на полках можно было все – начиная от замусоленного «Справочника механизатора» до не менее потрепанных романов Эмиля Золя и Гюи де Мопассана.

Девочки, работавшие в библиотеке, набирались из числа не поступивших с первого раза в вуз выпускниц-десятиклассниц, вынужденных кантоваться абы где до следующих вступительных экзаменов. К увлечению Наташи они относились лояльно, позволяя беспрепятственно рыться в небогатом книжном фонде. Им было попросту все равно, кто какие книги берет в их хранилище мудрости и знаний. Поэтому пятиклассница смело просила их вписать в ее читательский формуляр и «Госпожу Бовари», и «Манон Леско», и множество других, не менее волнующих повествований.

О возможном контроле со стороны родителей опасений также не возникало. Мать, Зоя Максимовна, была замотана множеством дел, а не менее занятый отец, скорее всего, не прочел в своей жизни ни единого зарубежного романа. Постоянным источником его теоретических знаний всю жизнь оставались идеологически выдержанные газеты, такие как «Правда» и «Известия». Каждый вечер, в какой бы час Алексей Михайлович ни вернулся домой, он допоздна шуршал черно-белыми страницами, очевидно, полагая найти в них ответы на какие-то свои вопросы. К тому же положение руководящего работника невольно обязывало к подобного рода политинформациям.

Вхождение в мир взрослой серьезной литературы оказало своеобразное влияние на процесс становления и развития юной сельской барышни. С какого-то момента она начала жить в удивительном двойном мире. Одну его половину составляли прекрасные европейские города, экзотические заморские страны, в которых жили удивительные люди, опутанные сложнейшими взаимоотношениями, совершавшие необычные поступки. В той половине мира, где суждено было обитать девочке, существовало несколько улиц с пыльными дорогами и домами разной степени убогости, опостылевшая школа, однообразный семейный уклад с чередой набивших оскомину домашних работ.

В этой половине мира все, кого она знала, занимались выживанием, много и тяжело трудясь ради элементарного прокорма и удовлетворения других весьма скромных потребностей. Не составляла исключения и так называемая сельская интеллигенция. Почти у всех на плечах висели огороды с необъятными картофельными делянками, в сараях квохтала, похрюкивала и помыкивала (то бишь мычала) всяческая съедаемая в свое время живность.

В прекрасную половину мира Наташа ныряла при первой же возможности и, склонившись с тяпкой над какой-нибудь огородной растительностью, в мыслях оказывалась то в славном городе Париже, то в каменных джунглях Америки, а то и вовсе в сказочной Индии. Превратности судьбы мадам Бовари, похождения дамы с камелиями занимали ее куда больше, нежели отметки по химии или математике. Фантастическая машина времени, придуманная Гербертом Уэллсом, для девочки являлась вполне реальной. Она с легкостью переносила ее не только во времени, но в мгновение ока могла доставить в любую точку пространства. Для этого требовалось всего лишь открыть нужную страницу. Понятия «виртуальная реальность» еще не существовало, но она, эта реальность, не отпускала от себя ни на шаг.

* * *

Но все эти книжные заморочки начались значительно позже. Бабушкин домик, от калитки которого Наталья Алексеевна пустилась в своих воспоминаниях в путь, несколько лет видел в своих стенах еще совсем юное неиспорченное дитя. Дитя это лезло, куда могло, всюду совало любопытный нос, дружило с сидевшей на привязи громкоголосой овчаркой, радовалось походам в гости, в общем делало все то, что обычно делают маленькие девочки.

У бабушки молодое семейство появлялось периодически, набегами. Родители имели собственное пристанище – комнату в общежитии. В ней ютились они сами, новорожденная девочка-дюймовочка Ната да старенькая прабабушка Анисья, ставшая первой нянькой младенцу.

Бог послал старушке долгий век. Несмотря на многочисленные жизненные неурядицы, прожила она почти девяносто пять лет. Родилась бабуся в 1868 году, через семь лет после отмены крепостного права, а отбыла в мир иной в то время, когда космические корабли уже вовсю бороздили просторы вселенной. Возможно, причиной столь длительной жизни явилось одно простое обстоятельство: прабабушка Наташи ни разу не общалась ни с одним врачом…

– Иногда, – вспоминала тетушка Дина, – бабушке Анисье становилось совсем плохо, и я ее уговаривала показаться врачам. Но слышала всегда один и тот же ответ: «Еще чо! Они найдут че-нить да замучут совсем!»

До рождения правнучки Наты, пока Григорий, лихой сынок бабушки Анисьи, мотался по работам, любовницам, очередным женам и распевал песню про красную рубашоночку, она жила с его детьми и с первой, самой надежной невесткой – Наткиной бабушкой. Потом бабулю забрала к себе Наткина мама, затем ей довелось пожить в новой семье Алексея Михайловича. В конце концов Григорий забрал матушку к себе, и последние дни свои она провела под крышей дома разгульного сыночка. Конечным ее пристанищем стало Заельцовское кладбище. Никого из родственников Григорий по пьяной лавочке на похороны не пригласил, поэтому место захоронения бабушки Анисьи осталось неизвестным для всей родни.