С ректором после произошедших с ним пертурбаций супруги более не встречались, но слово «ресурс» прочно вошло в их домашний лексикон. Из всех, с кем доводилось встречаться Андрею Ивановичу на жизненном пути, экс-ректор солидного новосибирского вуза являлся самым житейски умным и смышленым. В сложных ситуациях, требовавших здравого смысла и недюжинной сообразительности, муж Натальи Алексеевны говаривал:

– Интересно, как в таком случае поступил бы Юрьев?

Вот и на этот раз, когда Сергачевы обдумывали свое дальнейшее пенсионерское житье-бытье, вновь всплыла знакомая фамилия.

– Зашел я однажды в ректорат, принес материалы по готовившейся книге, – рассказал муж. – Вижу, сидит усталый, замотанный. Пошла беседа о том, о сем, Юрьев и говорит: «Только бы дотянуть лямку. Бросил бы все, купил небольшой домик в Болгарии и провел остаток жизни в саду под шум морских волн!»

На самом деле после проигранного сражения за университет Юрьев уехал отнюдь не к волнам и плодам, а в Питер. Но идея опального ректора отложилась в памяти и в нужный момент сработала.

При мыслях о южной жизни Наталье Алексеевне тоже время от времени приходили на ум Болгария и Турция – страны, где доводилось проводить отпуск. По серьезному размышлению такие варианты все-таки отпадали. Заграничное житье было не для них. Во-первых, российских пенсий за рубежом просто-напросто не хватило бы на жизнь. Во-вторых, от одной мысли, что под старость лет придется остаться в чужой стране «без языка», без друзей и знакомых, при господстве неизвестных чужих законов, щемило сердце.

Сочи и окрестности этого фешенебельного курорта отпадали по той же причине – несусветная дороговизна. Не у многих российских пенсионеров есть возможность платить втридорога за красивую жизнь.

Подумывали супруги и об Одессе. Но причуды истории сделали этот солнечный город, некогда легендарно-юмористический для всех граждан страны Советов, чуть ли не враждебной территорией. Последние несколько лет известия с родины многих знаменитых писателей-сатириков напоминали сводки с фронта. Там без конца бурлили политические страсти, ожесточенно выясняли отношения два еще недавно братских народа.

Кроме того, побывав в Одессе в те времена, когда Украина и Россия еще мирно, по-соседски шли к светлому капиталистическому будущему, Наталья Алексеевна испытала чувство огромного разочарования. Чудесная легенда об искрящемся, самобытном, полном очарования городе оказалась мифом, или, как бы сейчас сказали, плодом многолетнего пиара. К сибирякам Одесса повернулась совсем не привлекательной стороной своей дородной фигуры. На знаменитой Дерибасовской блеск и нищета смешались в одном флаконе в таких невообразимых пропорциях, что из этого самого флакона несло не утонченным амбре, а помоечным зловонием…

Рядом с лоснящимися новодельной роскошью зданиями гостиниц, гостевых домов и торговых центров понуро смотрели на мир скопища разваливающихся от ветхости домов с пятнами облезшей штукатурки и следами былой роскоши. То и дело на глаза попадались какие-то темные подворотни, переплетения проржавевших металлических лестниц, полусгнившие ступени, ведущие в подвалы… Судя по номерам, указывающим на принадлежность к квартирам, вся эта фантасмагорическая подвальная и полуподвальная ветхость тоже являлась жилым фондом достославного города.

Существовала, понятное дело, и другая Одесса, не из анекдотов – город обычных «спальников» с хрущевскими пятиэтажками и панельными девятиэтажными «брежневками». Но эти стандартные микрорайоны были «одинаковы с лица» для всех городов страны, не представляя интереса ни в малейшей степени.

Да и сами одесситы запомнились не остроумием и артистизмом, как приписывало им сложившееся общественное мнение, а беспардонностью, перетекавшей иногда в откровенное хамство. На городском пляже в Аркадии Наталью Алексеевну поразил вид обрюзгших теток необъятных размеров. Не обращая ни на кого внимания, они принимали солнечные ванны в застиранных, бывших когда-то розовыми, атласных лифчиках, плохо скрывающих пудовые груди, и в вылинявших панталонах.

Знаменитый Привоз, о котором одесситы придумали целый воз баек, на деле оказался обычным рынком, торгующим турецкими помидорами и персиками. Пытаясь отыскать на прилавках необычный сувенир, образно говорящий о характере города, супруги не смогли найти ничего оригинальней, чем керамическая пепельница, выполненная в виде открытой консервной банки с бычками в томате. Бычков, кстати, на Привозе Наталья Алексеевна также не обнаружила.

Уже много позднее, вспоминая ту поездку, она осознала, что мифология Одессы густо замешана на дрожжах блатной культуры. А более, увы, ничего за этим не кроется. Достаточно вспомнить небезызвестного бандита Беню Крика или любую из песен, звучавших некогда в кабаках бывшего СССР. Их героини, разнообразные Сонечки, Розочки и Мурочки, были просто-напросто «марухами» – подругами воров и бандитов. Такие вот объекты поэтизации…

Впрочем, в стране, где огромное количество мужчин прошло через мясорубку тюрем и лагерей, блатная романтика въелась в плоть и кровь. Достаточно проехать в любой маршрутке, чтобы уже через пару остановок выйти оттуда оглохшим от ора блатного «шансона». Каковы сами, таковы и сани.

Знаменитый натуралист и писатель Джеральд Даррелл, приехав в Россию, услышал народную песню о Стеньке Разине, после чего изумленно сказал своему другу биологу Николаю Дроздову:

– Эта пьяная скотина, сначала обесчестившая девушку, а затем выбросившая ее в воду, является у вас героем песен? Странные вы люди, русские…