– Леди Юлию нужно перенести в замок.

– Как прикажете, миледи.

Барт подошёл и быстро поднял меня на руки.

– Марго! Ты ещё здесь?! Перестань ловить мух и быстро иди, куда сказано!

Даже на руках Барта, который нёс меня с осторожностью, было неудобно. Хотелось, чтобы все оставили меня в покое.

– Это, что ещё такое? – раздался голос дяди, подловившего нас возле большой спальни.

Я приоткрыла глаза. Какой строгий вид у графа Кейрайна.

– Барт, ну-ка быстро неси её в собственную комнату.

Конюх направился было, куда сказали.

– Барт, стой на месте, – голос Берты зазвенел и эхом отразился от стен холла.

Она медленно подошла к дяде вплотную.

– Пока Юлия болеет, она будет жить в этой комнате, где будет регулярно топиться камин. А её сырая спальня за это время должна быть отремонтирована. А если вы этого не сделаете, дядя, обещаю, что сбегу отсюда и брошу вашу винодельню ко всем чертям!

Граф в испуге попятился. С тех пор, как он уволил управляющего и доверил ответственность за вина Берте, его прибыли увеличились в разы.

– Да, – раздался голос подоспевшей Марго. – Я тоже отсюда удеру из вашей кухни, а ещё наведаюсь на городскую площадь, встану посредине и проору, как вы жестоко с нами обращаетесь! Буду орать, пока не охрипну!

Дядюшка чуть не прошёл сквозь стену, пытаясь скрыться от разгневанных девиц.

– Да делайте вы, что хотите! – взвизгнул он. – Можно подумать, я вам враг!

Он даже сам открыл дверь, которую недавно защищал. Барт уложил меня на огромную кровать с балдахином, получил одобрительный кивок от Берты и ушел.

– Может, послать за целителями? – спросил граф у хлопочущих надо мной племянниц.

– Какой с них толк? – разозлилась Берта. – Сколько они её не лечат, становится только хуже.

– Прислать сюда Джейн? – не унимался он.

– Здесь и так народу хватает, – буркнула Марго. – Сами справимся.

Граф ещё некоторое время походил вокруг кровати, поправил на мне одеяло, опустил балдахин, потом потоптался на месте и растерянно вышел.

– Так, выпей отвара, – Берта протянула мне стакан с ивовой корой.

Я покорно проглотила жидкость с приятной горчинкой.

– А теперь съешь малинки, хоть немного, – сказала Маргарита, протягивая мне чашку.

– Спасибо, – улыбнулась, потянулась и пожала им руки. После сквозь сон я слышала неясное бормотанье сестер.

– О чём думает наш скупой дядя? – говорила Марго сквозь слёзы. – Её нельзя сейчас отдавать замуж. Она так слаба, а там детей надо рожать. Не выдержит…

Берта тяжело вздохнула.

– Марго, ты ещё просто не понимаешь, где мы живём, витаешь в облаках. Незамужняя женщина у нас ничто. Замужем не жизнь, а не замужем – ещё хуже. Дядя может рассчитать нас в любой момент, а у нас ни гроша за душой. Что делать станем?

– Ты просто не веришь в любовь, а я верю…

– Верь, я не запрещаю. Только помни, что на базаре любви нет, есть только выгодные сделки.

– На каком еще базаре?

– На котором мы живем…

Я проснулась. Огонь весело потрескивал в камине, а за окном брезжил рассвет.

"Как хорошо и не холодно", – подумала я. "Вставать не хочется, но надо".

И только я доползла до края огромной кровати, дверь открылась и в спальню влетела Маргарита. Увидев меня, она возмутилась:

– Куда ты перемещаешься? Тебе лежать надо!

– Я выспалась, – поджала губы и продолжила движение.

– Ещё бы, за семь дней кто угодно выспался бы.

Сказанное не сразу дошло до меня. Я спустила ноги с кровати и с удовольствием протянула их к очагу.

«Семь дней», – прозвучало в голове.

– Как семь дней?! – спросила вслух. – И вы меня не разбудили?

– И как бы мы это сделали?! Мы боялись, что ты вообще не проснёшься. За целителями посылали. Они сказали, что тебя лучше не трогать.

– Хорошо, что заказы не брала, – пробормотала я.

– Да забудь ты про это! – в сердцах крикнула кузина.

– А ты меня не учи, о чем забывать!

– Ну, теперь я вижу, что ты проснулась!

– Да, мне гораздо легче, теперь я смогу взять новые заказы.

Марго упала в роскошное кресло. Надо сказать, что в большой спальне, в которую дядя никого не пускал, всё было роскошным. Так вот, она развалилась на этом выдающемся предмете мебели, посмотрела на меня, взглядом давая понять, что перевоспитанию я не подлежу, и произнесла: