– Беги!
– кричали девушки, и почти каждая из них хотела бы оказаться на месте Улиты, ведь по обычаю предков парень, обливший девушку водой в первый день Красной Горки, должен жениться на этой девушке.

Кто не сделает этого - станет лихим обидчиком, поругавшим девичью честь...

Спохватившись, что излишняя медлительность может быть понята как нескромное стремление заполучить завидного жениха, Улита припустила во весь дух, но Бажен был уже рядом, и вот упругая струя холодной воды мягко ударила в ее спину. Девушка вздрогнула, разом остановилась и быстро повернулась лицом к парню. В это самое время внизу, у реки, возникла и широко полилась песня.

Как из улицы идет молодец, Из другой идет красна девица.

Поблизехоньку сходился, Понизехонько поклонился.

Парни и девушки, забыв кучу-малу, дружно поднимались на холм, песня приближалась, росла, заполняла светлый весенний мир.

Да что возговорит добрый молодец:

Ты здорово ль живешь, красна девица?

Я здорово живу, мил-сердечный друг.

Каково ты жил без меня один?

Поющие окружили счастливую пару и двинулись по кругу, песней своей славя новую любовь. Оглушенная стуком своего сердца, одурманенная всеобщей песней, Улита была готова броситься в горячие объятья Бажена, а он, пьяный от счастья, света и вольного воздуха, хотел только одного - прикоснуться губами к ее губам; мокрые, взъерошенные, они стояли и неотрывно смотрели друг другу в глаза.

Казалось, что воздух между ними накаляется, и как только он накалится до последнего предела, встретившиеся, обнявшиеся, туго переплетенные взгляды влюбленных вспыхнут ослепительно, как молния, и грянет гром...

Перун и Лада!
– догадался Микула. Это они, великие небесные боги, спустившись на землю и вселившись в тела Бажена и Улиты, дарят людям любовь и учат их быть счастливыми. Значит, не напрасными были его радостные предчувствия, и скоро, совсем скоро сердце его прозреет и угадает ту единственную, которая сможет подарить ему свою любовь. И тогда он, Микула, зачерпнет полную чашу речной воды и бросится вверх по склону холма за свои счастьем.

Клад Соловьиный

Выгребая против течения Сухоны, Бессон и Быкодер добрались, наконец, до приметного издали яра и, схоронив лодку в прибрежных кустах, вскарабкались по крутому склону. Здесь, на сухом песчаном пригорке, стоял под сосной шалаш, чуть заметно курился догоревший костер, возле которого устало ютились сонные от долгого сидения дозорщики.

– Будьте здравы!
– радостно приветствовал их Бессон.

– И вам того же, - отвечал пожилой дозорщик.

– Все ли ладно?
– деловито спросил Быкодер.

– Спокойно, - заверил пожилой, поднимаясь на ноги.

– Да кому тут плавать-то?
– сказал, зевая, его молодой товарищ, лежавший возле шалаша на куче веток.
– Дикое место.

– На то и дозор, что место дикое, - поучающе выговорил Бессон.

– Вот и доглядывай, а мы домой, - молодой встал на ноги и, подхватив копье, стал спускаться к реке.

– Удачи вам, - сказал с улыбкой другой дозорщик и двинулся следом.

Вскоре их лодка выскользнула из-под кустов и ходко двинулась по течению Сухоны. Через малое время умолк плеск весел, сонная полуденная тишь повисла над пустынной рекой, и казалось, ничто и никогда не сможет уже поколебать и нарушить это первобытное безмолвие.

Дорог был хлеб в здешних лесных местах, но все же первым делом Быкодер сноровисто отхватил от каравая немалую краюху, щедро посыпал ее солью и, углубившись в лесную чащу, с поклоном положил дар свой на мягкую моховую подушку: прими, Дед Лесовой, да оставь меня с головой, не води меня, не урочь, да гони лешаков своих прочь:

– Деда уважить - первое дело, - сказал Быкодер, вернувшись к шалашу.

– У нас под Муромом тоже леса страшенные, так без подарочка в чащу лучше не суйся.

– Слыхал я о ваших лесах, - отозвался Бессон.
– Там, говорят, Соловей-Разбойник пошаливает.

– Разбойник: - передразнил Быкодер.
– Люди языками своими долгими ботают*, а ты веришь.

Почувствовав недовольство товарища, Бессон выжидающе молчал. Быкодер лег возле шалаша на кучу веток, раскинул утомленные весельной работой руки.

– То не люди говорят, а попы грецкие.

– А им что за дело?
– удивился Бессон.

– То-то и оно, что дело, и дело это давнее. Считай, два века минуло, а они все злобятся:

– На кого?
– не понял Бессон.
– Да ты расскажи, нам все равно до завтрашнего полудня время коротать.

– Ну, слушай, - согласился Быкодер, поворачиваясь лицом к товарищу.

– Как вздумал Владимир, князь киевский, обуздать вольных славян, а для того переменить веру на Руси, приказал он посечь священные кумиры старых богов. То было мигом все исполнено. Перуна же, заглавного бога славянского, привязали к конским хвостам. Избивая железными палками, потащили его с горы и бросили в Днепр. С великим плачем бежал по берегу киевский люд, и все кричали: