– Нет, не то.
– Он покачал головой.
– Это просто осложнение, которое не поможет ни тебе, ни мне.

– Согласна. И, знаешь, я ничего от тебя не жду.

Он отодвинулся от нее, уперев ботинки в голый металлический пол. И когда он медленно и осторожно поднялся, она подумала, что ему по-прежнему больно. Но затем…

Спереди, натягивая ткань его штанов, выпирал бугор, большой такой бугор.

– Мои извинения, - сказал он грубо.
– Я ничего не могу с этим поделать, кроме как пообещать, что ничего не будет. Я сказал, что не причиню тебе вреда, и сказал серьезно.

Как будто секс с ним не мог быть ничем иным, кроме как болью для нее.

Как будто сам он был грязным.

Амари подумала о времени, которое они уже провели в этом бункере, и о часах, которые им еще предстоит провести вместе в этой ловушке из нержавеющей стали, укрывающей их от солнца.

Кого ж, интересно, он хотел? Иногда имело смысл, это знать.

– Волосы подождут, - хрипло сказал он.
– Давай попробуем немного поспать. Как я уже сказал, ты ляжешь на койке, а я на полу. Хотя разницы, в общем-то, никакой.

Глава 15

СУМЕРКИ В МАЛЕНЬКОЙ РУКОТВОРНОЙ ВСЕЛЕННОЙ.

Дюран сыграл роль Бога в их мире из нержавеющей стали, выключив свет, приглушив фальшивый блеск металла. Почти в полной темноте он сел на пол напротив койки Амари, прислонившись спиной к стене и вытянув перед собой ноги. Он старался не прислушиваться к ее дыханию, не сосредотачиваться на ее запахе, не слышать шорох ее ветровки, когда она сняла ее и положила под голову.

Он должен был догадаться взять для нее одеяло.

По мере того как время ползло, а тишина сгущалась, темнота усиливала его чувства и его поглощенность ею. Но он не был уверен, что этого не случилось бы в любом случае.

Снова шорох, и спасибо боковому зрению, теперь он знал, что она смотрит на него. Он не решался взглянуть на нее в ответ. Если он это сделает, у него может возникнуть искушение встать, подойти и дать ей что-нибудь более мягкое, на что она могла бы лечь. Что-нибудь голое.

– Как ты получил имя Дюран?
– спросила она.

Он закрыл глаза и смаковал свое имя на ее губах. В каком-то смысле он чувствовал себя благословенным..., помазанный.

Ладно, это было безумие. Но беда в том, что в этом тихом, тусклом, маленьком пространстве его переполняли эмоции столь же необъятные, как и его чувства к этой женщине, словно он, защищенный от непогоды и от всех бед, путешествовал под огромным небом назад в дом, которого у него никогда не было.

Обратно к ней, хотя она и не была местом назначения, где он когда-либо бывал.

Все это ложь, сказал он себе, созданная химией между ними. Не считая того..., что иногда, когда вы чувствуете вещи достаточно глубоко, сила иллюзии такова, что реальность может быть изменена, по крайней мере временно. Он знал это по тому, что видел в культе. Он, не понаслышке, знал, что делает с людьми преданность, видел, как она превращает развращенного смертного в Спасителя в глазах заблудших душ, готовых отдать ему каждую частичку себя.

Он всегда клялся, что ничего подобного с ним не случится.

– Это не имеет значения, - пробормотал он, отвечая на ее вопрос о своем имени.

– Значит, отец тебя так назвал?

– Да, он настаивает, чтобы люди называли меня так.

Она нахмурилась, подумал он, не глядя на нее. Он чувствовал, что она все обдумывает.

– Можно тебя кое о чем спросить?
– спросила она.

– Ты только что это сделала.

– Кто именно твой отец?

– Это не имеет значения…

– Это Даавос, не так ли?

Дюран вытянул руки над головой и похрустел спиной. При любых других обстоятельствах он бы избежал этого вопроса, просто покинув комнату. Но не в этот раз.

– Да, - сказал он через некоторое время.
– Так и есть. Его зовут Экскалдюран.

Когда она выдохнула, ее выдох длинный, медленный и низкий, означал «мне жаль», и он оценил, что она не облекла это в слова.

– Значит, сейчас восемь утра, - пробормотала она.

Дюран нахмурился.
– Неужели?

– Знаешь, - продолжала она, - я лгала себе. Мысленно я говорила, что мы пробудем здесь двенадцать часов. Это все, что я была готова предоставить дневному свету. Но сейчас лето? Думаю, часов пятнадцать. По меньшей мере.