– Собираюсь писать о Владимире Сергеевиче...
– подсуетилась я с ответом.
– И вообще, как сейчас живут и отчего умирают писатели... Вы же, уверена, многое знаете из того, что другим недоступно...

Розовой салфеткой Михаил Маркович промокнул по очереди уголки губ, подбородок и не без легкого пафоса заявил:

– Слишком много знаю! Слишком! Где печаль пополам с конфузом. Трагифарс! Например, хоронили одну писательницу. Она, можно сказать, всю жизнь проспала в объятиях Карла Маркса и Фридриха Энгельса, писала, славила только их. И вот умерла. Помню, длинный стол, уставленный, как положено, едой и питьем, звон ножей, рюмок, вилок, бокалов... любезные родственники покойной с удовольствием угощают и выслушивают слова соболезнования, сочувствия. Они нисколько не сомневаются, что на славу потрудившаяся дама оставила им немалый капитал. И вдруг, когда осоловелые, сытые гости поднялись уходить - вдруг встал с места молодой красивый брюнет, личный шофер писательницы, и сказал, обращаясь к её родне: "Я знаю, мое сообщение вас не обрадует. Но что же делать? Лучше вам все сразу узнать. Простите, но согласно завещанию покойной, единственный её наследник - я". Представляете сцену? Тот говорит дальше: "И дача, и вещи, и вклады - все по завещанию принадлежит мне. Но я не хочу получать то, что по праву ваше. Но воля покойной ест воля покойной. У меня ключи от машины, которую она тоже завещала мне. Я сейчас сажусь в эту машину и уезжаю. Всего вам хорошего." И исчез. И многие решили, что он просто наглец. Но я-то знал кое-что... Ведь этот юноша выполнял при весьма капризной даме и хозяйственные, и секретарские обязанности. Родственники со своей помощью не спешили... А ему приходилось нелегко. В последние месяцы жизни своей хозяйки он был и няней, и санитаром. Однажды пожаловался мне: "Тяжело переворачивать... очень уж грузная женщина", А за рулем её шикарной "волги" смотрелся эдаким лоботрясом, баловнем судьбы... Знаю, много чего знаю... В некрологе пишут "скончался", а на самом деле - повесился. Или, например, отравился некачественной, ядовитой водкой...

– Говорят, так вот и Шор отравился...
– вставила я аккуратненько.

– Ничего удивительного, - ответил "похоронщик" без паузы.
– Пил, попивал... Жена умерла, переживал очень...

– А Пестряков-Боткин? Тоже водка причина смерти? А Нина Николаевна Никандрова, поэтесса?

Михаил Маркович замер, опустил глаза на красную столешницу, перевел на ярко-изумрудную "лужайку" и вдруг убежденно, словно речь шла о выборе между "левыми" и "правыми", к кому примкнуть, ответил:

– Отвратительное сочетание - красное и зеленое! Как они не понимают! Глаз режет!

И встал первым, подозвал официанта, расплатился... Мы вышли из-за кафешной загородки. Я решила сделать вид, что не придала значения тому, что "похоронщик" внезапно утратил всю свою словоохотливость, и сказала:

– Как интересно вы все рассказываете! А не написать ли вам книгу? Ваши наблюдения удивительно яркие, живые...

Мы дошли до троллейбусной остановки, постояли молча. Странноватая такая пара: девица в белом и господин в черном. Посреди Москвы и мироздания. Каждый сам по себе. Встретились - разошлись. И, возможно, навсегда.

Но мне было ясно: писательский похоронщик не хочет ввязываться ни в какую историю, от которой плохо пахнет. А то, что плохо, - он давно сообразил.

– Можно последний вопрос?
– мягко сказала я.
– Можно услыхать ваше суждение о самом Владимире Сергеевиче? Какое его основное качество, на ваш взгляд?

Ну всякого можно было ожидать... Но чтоб мне засветили в лоб гантелей...

– Скряга!
– рубанул "похоронщик".
– Скряга, каких мало!

– Да что вы! Он же, вроде, людям помогал, не отказывал...

– И это верно!
– ответил Михаил Маркович.
– помогал. Любил себя в этой роли. Властителя, дарителя. Помогал, когда Советы были. Из кармана государства. Тому даст квартиру, тому - дачу в Перебелкине, того отправит в Англию или в Мадрид по командировке... Нравилось ему, когда говорили: "Владимир Сергеевич все может!" Я знаю, что и Шор получил у него из милости квартиру, и Пестряков-Боткин, и Нина Николаевна... Вас что, заинтересовал тот листок с креста? Вся эта юмористика?

– Заинтересовал, - призналась честно.

– Юморил кто-то, у кого лишнего времени навалом!
– уверенно кивнул самому себе "похоронщик".
– Ну что ж... побегу хоронить следующего!.. Очень благодарен вам за проявленный интерес к нашему весьма специфическому делу... _ Подкинул руку с часами к глазам.
– О! Уже двенадцать! Опаздываю! Вам в какую сторону?
– и поднял руку для пробегающих машин.

– Михаил Маркович, если не трудно, объясните что такое "скряга" в применении к Михайлову?
– попросила я, когда какая-то бежевая машина уже тормозила рядом с ним.

Он посмотрел на меня с веселой тоской всеведения:

– Это когда у человека зимой снега не выпросишь. Садитесь, я вас подкину.

Я села заодно со своей настырностью.

– Как это, как это "снега не выпросишь"? Нельзя ли поконкретнее?

– Можно. Только для вас, - он обернулся ко мне с переднего сиденья. Чаем не напоит, если вы к нему придете! Скряга и жмот, хотя в своих книгах воспевает доброту, бескорыстие и прочие подобные добродетели.

– Об этом мне никто ничего не сказал... Ирина не жаловалась.

– Особенность!
– вскричал "похоронщик".
– Всем женам и любовницам покупал дорогие вещи. Денег на них не жалел. Всем прочим - ни грошика из своего кармана. Субординация такая. Ни грошика. Хотя мог бы. Гонорары получал сказочные. Если вы уж очень этим интересуетесь, то спросите у тети Симы, она долгое время убирала у него, спросите, как он долго, медленно отслюнявливал ей рублики... И всякий раз добавлял: "Остаюсь должен... не обессудь... в следующий раз".

– Выходит, чудовище какое-то...