Но надо было признаться хотя бы перед самой собой: увы и ах, я женщина и, стало быть, ничто женское мне не чуждо...

Однако шутки шутками, а "герои" мои весьма, что-то весьма нетвердо держатся на земной поверхности. Люба Пестрякова падала с восьмого этажа... Ирина Аксельрод-Михайлова едва не погибла в автокатастрофе... Не слишком ли за короткий, меньше месяца, срок? Или жизнь наша теперешняя такая - сплошь кризисы и несчастные случаи, что в экономике, что в быту...

Но главный гвоздь на месте, в мозгу: "Почему умерло почти сразу четверо писателей? Отчего? Какая причина?" Ответа нет. Разве что с Михайловым более или менее ясно - любовь к молодой жене сгубила. Так сказать, поруганная любовь... И бешеная страсть отцветающей бабенки к молодому, темпераментному парню. Настолько бешеная, необузданная, что Ирина, при всем её уме, не способна хотя бы на время отправить скандального Андрюшу куда подальше, а держит у юбки...

Схватила в киоске у метро три пачки чипсов, бегом - на электричку, которая вот-вот тронется, и уже оторвала себя от мегаполиса. Уже получила в обмен на гул-шум-пыль большого города - тишину, посвист какой-то задумчивой, вечной птички и мягко пружинящую под ногами сырую тропинку среди травы... Надо мной славно шелестели густой листвой высокие деревья. Что ещё надо человеку для счастья?

Человеку, то есть мне, надо с честью вылезти из ловушек, расставленных таинственной смертью четверых людей. Пятерых, если принять во внимание певца Анатолия Козырева, упавшего, чтобы не встать, в Шереметьевском аэропорту.

И вовсе не факт, что Ирина с Андрюшей прикончили не нужного им полуклассика. Чтобы это стало фактом, нужны доказательства. Элементарно, Ватсон!

Какой же я представляла себе загадочную вдовицу Ирину Аксельрод после автокатастрофы? Лежит, небось, одинокая, думает, перебирая события, газетки, возможно, почитывает. Прикидывает: а если бы... то, что же, меня уже тут, на этом свете, нигде? Я помнила, когда Веруня вернулась из Краснодара, где была на практике, со сломанной ногой и жуткими подробностями автоаварии: "Представляешь, нашу машину как крутануло, как пошли мы переворачиваться, ещё чуть - и с кручи в реку... Я и сейчас не верю, что живая. Трогаю себя, глажу, Богу спасибо говорю. Он правильно рассудил: "Белый свет без Веруни был бы неполон".

Между тем, все оказалось возле Ирины Георгиевны не так, как мнилось. И сама она, хоть и морщилась периодически от боли, но лицом была светла и радостна. Одиночеством и не пахло.

– Видите, что значит настоящие друзья!
– хвалилась, поводя взглядом по лицам пятерых ребят и девчат.
– Как узнали, что мне худо - сейчас же и пришли, приехали...

На прикроватной тумбочке в хрустальной вазе в очень грациозной позе застыли три алые розы на длинных стеблях... Здесь же лежали пакетики чипсов. Так что мои были как бы уже и лишние...

– Еще чипсы?
– спросил меня шустрый Андрей и тряхнул головой, пустил свои длинные волосы в краткий полет.
– Пусть! Ирина Георгиевна их любит.

Он взял хрустящие пакеты из моих рук, положил сверху других. Получилась пирамида. Подмигнул мне свойски:

– Цирк!

Ирина лежала на высокой подушке, одетая в бледно-золотистый шелковый халат, укрытая до пояса оранжево-черным пледом. Уже знакомая мне девушка с длинными темными прямыми волосами и челочкой говорила ей с горячностью:

– Честно-честно, получится-получится! Не все же только о еде, есть же с порывами...

– Вот, Танечка, какая это прелесть - юность! Алиночка уверяет меня, что на вечер памяти Владимира Сергеевича придет не менее пятисот человек. Даже если это мероприятие организовать летом. Придут потому, что в миллионах семей есть его стихи, романы... И потому, что она с соратниками постарается раздать билеты заинтересованным людям. Я же считаю, что хотя Владимир Сергеевич родился в июле, - вечер надо перенести на осень, когда люди вернутся из отпусков.

– Я именно так считаю!
– сказала очкастая белокурая худышка с острым носиком.
– Осенью люди другие.

Очень высокий, жердеобразный парень, похожий на молодого Горького, произнес на "о", с волжским акцентом:

– Не надо торопиться! Лучше хорошенько приготовиться.

В тон ему отозвался светловолосый с такими же светлыми усами:

– Поспешишь... известное дело...
– людей насмешишь.

И только Андрей промолчал, да круглолицая толстушка в джинсах и тельняшке с засученными рукавами. Они исподтишка рассматривала обстановку, подолгу задерживала взгляд на пунцово-бордовом ковре во всю стену, увешанном саблями, на белоснежном шкафу, инкрустированном бронзой, на хрустальной люстре, похожей на фонтан, искрящейся радугами...

Вообще-то здесь было чего посмотреть, особенно тем, у кого в доме самой дорогой вещью считался холодильник "Свияга", выпуска 198... какого-то там года. Один высокий трехстворчатый трельяж чего стоил! А если принять во внимание напольные часы музейного вида, сверкающие золотыми завитками отделки...

– Танечка, а ваше какое будет мнение?
– Ирина смотрела на меня исключительно приветливо.

– Мое? Не знаю, право... Но осенью, конечно, лучше... Недаром осенью открывают сезон театры...