Оно работает, даже когда визжащая пила, бешено вращаясь, вгрызается в череп, и Вайенс не слышит собственного крика из-за её жуткого воя у себя над ухом.

— Просыпайся, мальчик мой, просыпайся. Все кончилось. Знал бы ты, скольких усилий мне стоило попасть на твой проклятый Риггель и вывезти тебя оттуда! Ты устроил там настоящую крепость, поздравляю.

Чёрная, самая едкая и страшная боль отступала, таяла, и Вайенс, словно попавший в шторм корабль, из бурного моря вынырнувший на спокойную воду, вдруг ощутил, что бороться больше не с чем.

Он с трудом разлепил веки и облизнул пересохшие разбитые губы. Острозубая боль, уписывающая за обе щеки его тело, теперь отступала, отходила, стекала прочь, как талая вода, и теперь остро жгло лишь обрубок руки, разрезанный череп и позвоночник. Она раскалённой струной впивалась в голову, и Вайенсу было страшно повернуться.

Очень осторожно он попытался сесть, цепляясь пальцами за край стола, и это ему удалось.

— Подумаешь, какая малость — рука! — произнес Палпатин (голос принадлежал именно ему). — Я дал тебе новую. Теперь ты даже можешь посостязаться с Дартом Вейдером в силе, побороться с ним на руках, если захочешь, хе-хе! И ноги теперь тебя будут слушаться. Не бойся — сделано на совесть.

Вайенс поднял к лицу руки и с ужасом увидел, что его правая рука теперь походит просто на металлический скелет. Обрубок руки, плечо — всё потонуло в металле, в непонятных и чуждых ему приспособлениях, устройствах, обеспечивающих механической конечности подвижность. Заведя руку за спину, Вайенс нащупал металлический гибкий позвоночник, составленный из отдельных сегментов, подвижно сочлененных между собой. Этот хищный червь, повторяя каждый изгиб тела Вайенса, спускался от самого основания черепа до поясницы и впивался в нервные узлы острыми усиками.

Но самое странное приспособление было на голове Вайенса. Часть черепной коробки была выпилена, убрана и заменена металлической пластиной, обнимающей голову Вайенса сзади наперёд, защищающей теперь его затылок, темя и щёки, плотно прилегая к скулам.

— Ты же не хотел бы остаться немощным паралитиком, не так ли? — сухо произнес Палпатин, наблюдая за ужасом, с которым Вайенс рассматривал себя в поднесённое ему зеркало. — Эти двое здорово отделали тебя. Вейдер работу делает на совесть… Кстати, зачем ты полез с ним в драку?

— Я должен был убить женщину, — облизнув сухие губы, произнёс Вайенс, проводя металлической рукой по сковывающей его лицо пластине.

— Так! — произнес Палпатин, сверля взглядом ученика. — Но ты не смог?

Вайенс зло ударил металлическим кулаком по столу, на котором сидел.

— Не смог, — повторил он с горечью. — Надеюсь, Вейдер прикончил эту суку.

— Нет, — ответил Палпатин, внимательно наблюдая за учеником.

От неожиданного ответа у Вайенса, казалось, остановилось сердце — то самое, что заставляло его жить все эти долгие часы, наполненные болью.

— Нет?! — почти прокричал он.

— Нет.

— Но я этого так не оставлю! Мерзкая шлюха, я убью её!

— Не думаю, что у тебя получится, — невозмутимо продолжал Палпатин, притворяясь, что очень заинтересован разглядыванием шитья на собственной мантии. — Прошло уже много времени, очень много, а она продолжает быть в Силе. У неё получилось. То, что не вышло у тебя, у неё получилось.

— Что?!

— Её Сила уменьшилась, но не пропала совсем. Ей больше не нужны вливания.

Вайенсу показалось, что слова Палпатина ранят его сильнее, чем перенесённые мучительные операции, и глаза его моментально наполнились слезами.

Досада, зависть, злоба, накопленные страдания, воспоминания о мучительных унизительных процедурах выплескивались теперь из него, и он сам не понимал, дышит ли он так, хватая кусками воздух, или рыдает.

Палпатин молча наблюдал истерику с самым отсутствующим видом. В его ледяных глазах не отражалось ничего, и тонкие губы были плотно сомкнуты, так крепко, что казалось, будто никакая сила на свете не сможет заставить их разомкнуться и произнести хоть звук.

Эта истерика, такая бурная, такая горькая, как и весь внешний вид его ученика, наполовину исчезнувшего под слоем железа, жестоко потрёпанного, переломанного в схватке с Дартом Вейдером и Дарт Софией, казалась ему достаточным наказанием за ложь и укрывательство разработок Ирис.

Но было и ещё кое-что.

Несмотря на травмы, несмотря на то, что он был искалечен и изуродован бесповоротно, Вайенс не боялся Вейдера.

В его потонувших в слезах глазах было многое — ненависть, ярость, отчаяние, исступление, но страха не было.

Едва вылечившись, едва снова встав на ноги, Вайенс вновь готов был идти и атаковать Дарта Вейдера — как, кстати, и Дарт Софию, — и, наверное, и смерть показалась бы ему несущественным препятствием.

В самом Палпатине этого не было.