– Убить меня пришли? – проговорила она хрипло.

– Нет. – Хилберт приблизился ещё. – К сожалению, вы мне по-прежнему нужны. Эта мстительность всё равно ни к чему не приведёт. Ну, разве что к моей смерти. Вы, наверное, этого хотите?

Она посмотрела как-то дико, резко повернув голову. Словно сама эта мысль была для неё ужасной.

– Я ничего не знаю о том, что случилось с силой Ключа во мне. И почему вы не можете её забрать. И я не хочу вам смерти. Никогда не хотела, как бы дурно и грубо вы со мной ни поступали.

– Я был с вами резок. Да. – Хилберт присел на край покосившейся лавки. – Но это не хуже того, что сделали вы. Не нужно отговорок. Я не стану их слушать.

– Я понимаю, что сейчас вы не готовы ничего слушать. – Она повела плечами. – Но мне есть что вам сказать. И я надеюсь, что мы поговорим. Когда вернёмся в Волнпик. Иначе я больше и пальцем не пошевелю ради вас.

Хилберт хмыкнул, отводя от неё взгляд. Надо же, спокойна, как будто ничего не случилось. Признаться, он ждал, что Паулине начнёт кричать и обвинять его в прошлых ошибках. Утверждать, что он виноват сам, что он заслужил. Плакать, наконец. Но девушка только заметно сжимала зубы и смотрела мимо него. И дышала глубоко, чуть неровно, явно давя внутри бушующую ярость. И откуда у неё столько сдержанности, которой раньше она похвастаться не могла? Новые уловки?

– Вы правы. Нам нужно помолчать и отдохнуть. А вам подумать о том, что вы будете делать дальше. Потому что от этого зависит то, как пройдёт ваша жизнь.

Хилберт встал и, пока девушка сидела у алтаря, нашёл две ещё вполне целые, хотя бы не рискующие развалиться скамьи: сдвинув их, устроил что-то вроде ложа. Для двоих: деваться некуда, иначе ночью в Пустоши поодиночке можно хорошенько замёрзнуть. Из обломков других скамей соорудил костёр. Чуть спустя Паулине всё же перебралась ближе к огню, заметно озябнув у каменного алтаря.

– У вас кровь, – сказала отстранённо, будто отметила, что на небе тучи.

Хилберт пощупал раненый бок – и боль отозвалась изнутри ощутимой резью. Надо же, и не заметил даже, что рана снова открылась: видно, после ритуала, ведь, как ни крути, тот всё же забирал некоторые силы. Теперь кровь промочила перевязь, которую Паулине сменила утром, и уже растеклась пятном по штанам.

– Ерунда. – Он махнул рукой.

– Серьёзно? – фыркнула девушка. – Я могу посмотреть. А можете истекать кровью дальше, если вам нравится быть обиженным судьбой страдальцем.

Хилберт покачал головой. Паулине встала и подошла. Парой резких движений расстегнула крепление нагрудника, глядя на него сверху вниз. Остановилась, будто ждала его сопротивления. Но он не стал ничего говорить, не стал её отталкивать, пусть и хотел. Он позволил продолжить, наблюдая за ней и поражаясь собственным необъяснимым ощущениям. Будто шёл, качаясь, по ненадёжному мосту. И надо, просто необходимо довериться всем этим прогнившим на вид, трухлявым доскам и истлевшим канатам – иначе не перебраться на другой берег. Иного пути нет.

Гнев утихал. И на его место приходила невыносимая усталость. Просто не хотелось больше ничего делать. Даже шевелиться лишний раз. А Паулине быстро проверила рану и, обработав, перевязала вновь, не сказав больше ни слова. Разделив оставшиеся ещё запасы мяса и лепёшек на две части, чтобы хоть немного подкрепиться утром, они поужинали и устроились спать.

Единственное, что спросила Паулине напоследок:

– Они точно сюда не проберутся? – шёпотом, прижимая кулачки к груди.

Хоть и хорохорилась, держалась, а всё равно боялась проводить ночь в Пустоши. Помнится, он сказал, что сумеет её защитить, иначе не достоин. Какая глупость в самом деле. Защищаться нужно не от слангеров, а от неё самой.

– Точно, – буркнул Хилберт, отворачиваясь.

Нельзя смотреть. Особенно когда она так близко. Обернётся бедой: он просто возьмёт её силой – от ещё ворочающейся в груди злости и давящего мозг даже сейчас возбуждения – ведь Паулине вряд ли согласится теперь лечь под него добровольно. А ему, признаться, хотелось её гнева и сопротивления. Хотелось до зуда в ладонях и напряжения в паху. Проклятая ядовитая змея с гибким телом, завораживающей грацией и магнетическим взглядом. Паулине дер Энтин. Его личное наказание плетью по уже рассечённой плоти – изо дня в день.

Скоро Паулине совершенно непосредственно уснула. И хоть до этого она пыталась держаться на расстоянии, немного отодвинуться, теперь расслабилась и перекатилась к Хилберту под бок в поисках тепла. Прижалась грудью к его спине, бедром – к пояснице. Двигаться было некуда, потому он смирился и скоро тоже уснул.

– Хилберт… – осторожный шёпот вырвал из чуткого поутру сна. – Хилберт!

Он шевельнулся, сбрасывая последнюю дремоту, и понял вдруг, что под его рукой слегка встревоженно вздымаются хрупкие рёбра, проступающие под кожей, ощутимые даже через ткань плотного платья. Он, ещё не вполне осознавая свои действия, скользнул ладонью чуть ниже, на мягкий живот – тот дрогнул от прикосновения. Послышался тихий вздох. И тогда только донеслась до рассудка вялая мысль: он лежит на твёрдой скамье, от которой уже онемел бок, и обнимает Паулине, весьма крепко прижимая к себе.