– В самом деле, - повторил Тенсат. — Убийцы вроде тебя начинают такие речи, чтобы позлорадствовать, продемонстрировать свое превосходство перед тем, как разделаться с добычей. Надежда и отчаяние придают убийству особенный смак. Так что хватит болтать, переходи к делу. Речи оставь тем, кому интересно их слушать.

– Думаешь, я тебя убью?

– Я думаю, это наиболее вероятный исход, - ответил Тенсат, сам удивляясь тому, как мало он боится смерти. — Может быть, меня даже посмертно наградят.

– Несмотря на то, чтобы ты просто тянешь время.

– Тяну, - согласился Тенсат. — Попробовать стоило, хотя обычно в таких ситуациях от этого толку мало.

– Возможно, в твоем случае толк и будет, - заявил незнакомец.

С обоих сторон трубопровода показались легионеры, возглавляемые Белтанном. Они умудрились незамеченными подойти близко, хотя при их габаритах, да еще в массивных силовых доспехах, их должно было быть видно еще издалека. Даже Тенсат, несмотря на весь свой цинизм, впечатлился.

– Здравствуй, Белтанн, - проговорил незнакомец.

Туда, где он должен был стоять, уставился десяток болтеров. Тенсат главу мятежников по–прежнему не видел, но ему отчаянно хотелось верить, что на прицел взяли все–таки его, а не самого оперуполномоченного.

– Ты помнишь меня? — продолжил голос.

– Эррин, - откликнулся Белтанн. — Я помню тебя. Отпусти оперуполномоченного.

– Ты и впрямь меня узнал, - в голосе Эррина зазвучала искренняя радость. — А я уж думал, что ты забудешь меня, несмотря на все те годы, что мы сражались вместе. Оперуполномоченный, уходи отсюда. Ты мне больше не нужен. Но запомни — ты ошибался. Я не хотел тебя убивать.

Тенсат потер висок, размазывая остатки оружейного масла, и отошел к Белтанну.

– Вы его знаете? — спросил оперуполномоченный, оглядываясь в полумрак трубы. Своего пленителя он по–прежнему не видел, хотя был уверен, что смотрит прямо на него.

Сквозь динамик шлема голос Белтанна окончательно перестал походить на человеческий.

– Когда–то он был моим другом, много лет назад. Выходи, Эррин. Бежать некуда.

– А кто сказал, что я собираюсь убегать? — хмыкнули тени, и из сумрака показался высокий человек и тепло улыбнулся Белтанну. Из–за духоты, царившей в катакомбах, он был одет в легкую тунику без рукавов, обнажавшую руки с искусственно увеличенными мускулами. Но, несмотря на всю его мощь, у Эррина не было ничего общего с легионерами. Ему было по меньшей мере шестьдесят лет, и он выглядел соответственно, а шрамы и явно тяжелая жизнь состарили его еще больше. Его редеющие волосы были коротко острижены до сероватого ежика. У глаз виднелись татуировки в виде вороньих когтей. Рубцы на лице рассказывали о давно минувших войнах.

Улыбка Эррина болезненно искривилась и стала то ли хищной, то ли отчаянной.

– Годы пощадили тебя куда больше, чем меня, - сказал он.

– Значит, за всем этим стоял ты? — спросил Белтанн.

– Я, - Эррин скрестил руки на груди. — Дети Освобождения — это я. Я убил десяток гильдийцев. Я спланировал теракт на параде в честь Дня Спасителя. Я приказал убить представителя гильдий. Я сознаюсь во всех этих преступлениях, Белтанн, - он снова улыбнулся шире. — И тебе лучше арестовать меня.

XX

СТАРЫЕ ДРУЗЬЯ

Поредевший флот Двадцать седьмой экспедиции вернулся к Киавару под командованием Коракса и, без всяких торжеств, тут же отправился в орбитальные доки. В сражениях корабли основательно потрепало. Их количество заметно сократилось, а войска, переправленные на борт сопровождающих транспортников, понесли тяжелые потери. Старшие стратегосы докладывали, что месть Коракса обошлась экспедиции в восемьдесят семь тысяч убитых. В кулуарах примарха в открытую чихвостили за то, что тот пренебрёг своим долгом.

Слухи о походе на Каринэ разлетелись было, но тут же утихли. Терранские власти сочли проступки Коракса во время приведения системы к Согласию достаточно серьезными, чтобы позволить информации о них стать достоянием общественности. Поэтому о том, что Содружество вошло в состав Империума, объявили коротко и сухо, не выпустив ни одного доклада летописца об этом событии. А войскам, отправленным в гарнизоны Тысячи Городов, практически ничего не рассказывали о том, как те были захвачены.

Подобное отсутствие новостей само по себе не было удивительным — Гвардия Ворона часто действовала скрытно. Корвуса Коракса мало заботило общественное признание — для него успешное выполнение задания было достаточной наградой, - но в этом случае кампанию умышленно предавали забвению.

Никто не должен был видеть, что примархи могут ошибаться.

Погрузившись в невеселые размышления, Коракс почти не разговаривал со своими сыновьями. Только братья Бранн и Агапито Невы пытались обсуждать недавнее Согласие, пока, наконец, Коракс не вызвал их к себе в личные покои в Вороньем Шпиле. Оба вышли оттуда подавленными и после того разговора оставили примарха в покое.

Император, без сомнения, знал о том, что натворил Его сын. Но что Он об этом думал, оставалось только гадать.