Берджесс Энтони
Заводные апельсины
Энтони Берджесс
Заводные апельсины
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
– Ну, что же теперь, а? Компания такая: я, то есть Алекс, и три моих дру-гa, то есть Пит, Джорджик и Тем, причем Тем был и в самом деле парень темный, в смысле глупый, а сидели мы в молочном баре "коровa", шевеля мозгои насчет того, куда бы убить вечер-подлый такой, холодный и сумрачный зимний вечер, хотя и сухой. Молочный бар "коровa" - это было зaвeдeниje, где давали "молоко-плюс", хотя вы-то, бллин, небось уже и запамятовали, что это были за зaвeдeния: конечно, нынче ведь все так скоро меняеця, забываеця прямо на глазах, всем плeвaтт, даже газет нынче толком никто не читает. В общем, подавали там "молоко-плюс" - то есть молоко плюс кое-какая добавка. Разрешения на торговлю спиртным у них не было, но против того, чтобы подмешивать кое-что из новых штутшeк в доброе старое молоко, закона еще не было, и можно было пих его с велосетом, дренкромом, а то и еще кое с чем из штутшeк, от которых идет тихий бaлдеж, и ты минут пятнадцать чувствуешь, что сам Господь Бог со всем его святым воинством сидит у тебя в левом ботинке, а сквозь мозг проскакивают искры и фейерверки. Еще можно было рМ "молоко с ножами", как это у нас называлось, от него шел торfш, и хотелось дрaцинг, хотелось гaситт кого-нибудь по полной программе, одного всей кодлои, а в тот вечер, с которого я начал свой рассказ, мы как раз это самое и пили.
Карманы у нас ломились от бaбок, а стало быть, к тому, чтобы сделать в переулке толтшок какому-нибудь старому хaныгe, обтриaсти его и смотреть, как он плавает в луже крови, пока мы подсчитываем добычу и делим ее на четверых, ничто нас, в общем-то, особенно не понуждало, как ничто не понуждало и к тому, чтобы делать крaстинг в лавке у какой-нибудь трясущейся старой птицы, а потом рвaтт когти с содержимым кассы. Однако недаром говориця, что деньги это еще не все.
Каждый из нас четверых был прикинут по последней. моде, что в те времена означало пару черных штанов в обглипку со вшитой в шагу железной чашкой, вроде тех, в которых дети пекут из песка куличи, мы ее так песочницей и называли, а пристраивалась она под штаны как для защиты, так и в качестве украшения, которое при определенном освещении довольно ясно вырисовывалось, и вот, стало быть, у меня эта штуковина была в форме паука, у Пита был рукeр (рука, значит), Джорджик этакую затейливую раздобыл, в форме +свe+уjотшкa, а Тем додумался присобачить нечто вовсе паскудное, вроде как бы клоунский мордeр (лицо, значит), - так ведь с Тема-то какой спрос, он вообще соображал слабо, как по жизни, так и вообще, ну, темный, в общем, самый темный из всех нас. Потом полагались еще короткие куртки без лацканов, зато с огромными накладными плечами (с мышцои, как это у нас называлось), в которых мы делались похожими на карикатурных силачей из комикса. К этому, бллин, полагались еще галстучки, беловатенькие такие, сделанные будто из картофельного пюре с узором, нарисованным вилкой. Волосы мы чересчур длинными не отращивали и башмак носили мощный, типа говнодaв, чтобы пинаться.– Ну, что же теперь, а?
За стойкой рядышком сидели три кисы (девчонки, значит), но нас, пaцaнов, было четверо, а у нас ведь как - либо одна на всех, либо по одной каждому. кисы были прикинуты дай Бог - в лиловом, оранжевом и зеленом париках, причем каждый тянул никак не меньше чем на трех- или четырехнедельную ее зарплату, да и косметика соотвецтвовала (радуги вокруг глaззjeв и широко размалеванный рот). В ту пору носили черные платья, длинные и очень строгие, а на грудиaх маленькие серебристые значочки с разными мужскими именами - Джо, Майк и так далее. Считалось, что это мaлл+шики, с которыми они ложились спaтт, когда им было меньше четырнадцати. Они все поглядывали в нашу сторону, и я уже чуть было не сказал (тихонько, разумееця, уголком ртa), что не лучше ли троим из нас слегка порeзвитциa, а бедняга Тем пусть, дескать, отдохнет, поскольку нам всего-то и проблем, что постaвих ему пол-литра беленького с подмешанной туда на сей раз дозой синтемеска, хотя все-таки это было бы не по-товарищески. С виду Тем был весьма и весьма отвратен, имя вполне ему подходило, но в мaхafшe ему цены не было, особенно лихо он пускал в ход говнодaвы.– Ну, что же теперь, а? хaнурик, сидевший рядом со мной на длинном бархатном сиденье, идущем по трем стенам помещения, был уже в полном отjeздe: глaззя остекленевшие, сидит и какую-то мурниу бубнит типа "Работы хрюк-хряк Аристотеля брым-дрым становяця основательно офиговательны". хaнурик был уже в порядке, вышел, что называеця, на орбиту, а я знал, что это такое, сам не раз пробовал, как и все прочие, но в тот вечер мне вдруг подумалось, что это все-таки подлая штукa, выход для трусов, бллин. Выпьешь это хитрое молочко, свалишься, а в б^шкe одно: все вокруг брeд и хрeновинa, и вообще все это уже когда-то было. Видишь все нормально, очень даже ясно видишь - столы, музыкальный автомат, лампы, кисок и мaллтшиков, - но все это будто где-то вдалеке, в прошлом, а на самом деле ни Ьгепаи нет вовсе. Уставишься при этом на свой башмак или, скажем, на ноготь и смотришь, смотришь, как в трансе, и в то же время чувствуешь, что тебя словно зашкирку взяли и трясут, как котенка. Трясут, пока все из тебя не вытрясут. Твое имя, тело, само твое "я", но тебе плeвaтт, ты только смотришь и ждешь, пока твой башмак или твой ноготь не начнет желтеть, желтеть, желтеть... Потом перед глазами как пойдет все взрываться - прямо атомная война, - а твой башмак, или ноготь, или, там, грязь на штанине растет, растет, бллин, пухнет, вот уже- весь мир, зaрaзa, заслонила, и тут ты готов уже идти прямо к Богу в рай. А возвратишься оттуда раскисшим, хныкающим, мордeр перекошен уу-ху-ху-хуууу! Нормально, в общем-то, но трусовато как-то. Не для того мы на белый свет попали, чтобы общаться с Богом. Такое может все силы из парня высосать, все до капли.– - Ну, что же теперь, а? Радела играла вовсю, причем стерео, так что голосниa певца как бы перемещалась из одного угла бара в другой, взлетала к потолку, потом снова падала и оцкакивала от стены к стене. Это Берти Ласки наяривал одну старую штуку под названием "Слупи с меня краску". Одна из трех кисок у стойки, та, что была в зеленом парике, то выпячивала живот, то смова его втягивала в такт тому, что у них называлось музыкой. Я почувствовал, как у меня пошел тортш от ножей в хитром молочишке, и я уже готов был изобразить что-нибудь типа "куча-мала". Я заорал "Ноги-ноги-ноги! " как зарезанный, треснул отъехавшего хaныгу по чану или, как у нас говорят, в тыкву, но тот даже не почувствовал, продолжая бормотать про "телефоническую бармахлюндию и грануляндию, которые всегда тыры-дырбум". Когда с небес возвратиця, все почувствует, да еще как!
– А куда?– спросил Джорджи к.– Какая разница, - говорю, - там глиaнeрн - может что и подвернеця, бллин.
В общем, выкатились мы в зимнюю необъятную нотш и пошли сперва по бульвару Марганита. а потом свернули на Бутбай-авеню и там нашли то, что искали, - маленький толтшок, с которого уже можно было начать вечер. Нам попался ободранный стaри кaшкa, немощный такой тшeловeк в очках, хватающий разинутым хиeбaлорр холодный ночной воздух. С книгами и задрызганным зонтом под мышкой он вышел из публичной библе на углу, куда в те времена нормальные люди редко захаживали. Да и вообще, в те дни солидные,. что называеця, приличные люди не очень-то разгуливали по улицам после наступления темноты - полиции не хватало, зато повсюду шныряли разбитные мaллтшипaлкши-ки вроде нас, так что этот стaри профессор был единственным на всей улице прохожим. В общем, подрули-вajeм к нему, все аккуратно, и я говорю: "Извиняюсь, бллин".
Глянул он на нас этак пугловaто - еще бы, четверо таких aмбaлов, да еще откуда ни возьмись, да с ухмылочками, но ничего, отвечает. "Я вас слушаю, - говорит, - в чем дело? " - причем этак зычно, учительским тоном: пытаеця, значит, представить, будто он и не пуглыи вовсе. Я говорю:
– Вижу вот книжонки у тебя под мышкой, бллин. Редкостное, можно сказать, удовольствие в наши дни встретить человека, который что-то читает.
– Да ну, - сказал он, весь дрожа.– Неужто? Впрочем, да, да.– А сам все смотрит на нас, на одного, другого, в глаза заглядывает, уже стоя посередине этакого улыбчивого аккуратного квадрата.
– Ага, - говорю.– Очень было бы интересно глянуть, бллин, если разрешишь, конечно, что это у тебя за книжки такие. Больше всего на свете люблю хорошенькие чистенькие книжки.
__ Чистенькие?– удивился он.– хм, чистень-^е, __ и тут Пит хватъ у него из-под мышки всю его дрeбeдeнн и скоренько нам раздал. Каждому по книжке досталось, кроме Тема. Та, что оказалась в руках у меня, называлась "Введение в кристаллографию", я раскрыл ее и говорю: "Здорово, первый сорт", а сам страницы листаю, листаю. И вдруг говорю таким голосом раздраженным;
– Эт-то еще что такое? Гадкое слово, мне на него и глядеть-то стыдно. Ох, разочаровал ты меня, братец, ох, разочаровал!
– Но где?– засуетился он.– Где? Где?– Ого, - вступил Джорджик, - вот уж где грязь так грязь! Вот: одно слово на букву "х", а другое на "п".– У него была книга под названием "Загадки и чудеса снежинок".
– Надо же, - присоединился к нам и бaлбeсинa Тем, глядя через плечо Пита и, как всегда, пeрeбaрстши-вaя.– И впрямь, все как по нотам: и чего куда, и на картинке показано. Слушай, - говорит, - да ты же просто грязный козлинa!
– И это в таком почтенном возрасте, ай-яй-яй, - заговорил снова я, принимаясь рвать попавшую мне в руки книгу пополам, а мои друзья занялись тем же с остальными книгами, а особенно старались Тем с Питом, вдвоем расправляясь с "Ромбоэдрическими структурами". с+aри интeлл сразу в критш: "Они не мои! хулиганство! Вандализм! Это муниципальная собственность! " или что-то вроде. Попытался даже вроде как вырвать книги у нас из рук, но это уж вовсе была хохмa.
– Что ж, придеця тебя, братец, проучить, - сказал я.– Достукался.– Причем оказавшийся у меня в руках учебник был переплетен очень крепко, нелегко было устроить ему рaздрызг - еще бы, книга была старая, выпущенная во времена, когда все делали очень добротно, вроде как не на один день, но я все же выдирал из нее страницы, комкал и осыпал ими стaри кaшку, они кружились и летали в воздухе, словно огромные снежинки, при этом мои друзья делали то же самое, и только Тем просто плясал вокруг и кривлялся - клоун и есть клоун.