— Это как раз те документы, ради которых я прибыл в Одессу, — подтвердил он, — они мое спецзадание. Но вы, конечно, знаете об этом.

— Знаем, — кивнул чекист. Его сосед справа все продолжал хранить молчание, деловито листая бумаги из папки. — Это ведь не совсем французский язык? Не чистый вариант?

— Диалект, — подтвердил он, — на этом диалекте говорят в одной из провинций…

— Любопытно… И вам удалось перевести эти бумаги?

— Не все. Я… не успел. Я начал в поезде, но…

— Вы в поезде работали над таким секретным и серьезным документом? Над документом, где стоит гриф «совершенно секретно»? — впервые подал голос сидящий справа НКВДшник и уставился на него с такой злобой, что по спине мгновенно стали стекать вниз ледяные струи пота.

— У меня было отдельное купе, — дрожащим голосом сказал он, — и мне позволили ввиду срочности…

— Зачем вы ехали в Одессу? — перебил чекист.

— Именно из-за документов. Часть из них нужно было перевести. Остальные — расшифровать. Мне сказали, что это очень важно. Срочно.

— А может, ты в Бессарабию ехал? — так же доброжелательно улыбаясь, произнес тот, который стал допрашивать его первым. — Вез им, так сказать, сюрприз?

— Что? — не понял он.

— Бессарабия — проблема Советской страны, место, где не дремлющий враг строит постоянные козни против нашей родины, нашего дела — дела Ленина и партии большевиков, — продолжал улыбаться чекист, и от этой доброй, дружелюбной, широкой, располагающей к себе улыбки у него вдруг стала стынуть кожа.

Что за мир такой? Под этой улыбкой проскальзывал настоящий волчий оскал. Он буквально увидел кровь, капающую с острых, как кинжалы, клыков, и вздрогнул от страшного видения. Человек, сидящий перед ним, улыбающийся, располагающий к себе, обещавший своей улыбкой сочувствие и поддержку, на самом деле был оборотнем! Самым настоящим оборотнем, как из детской страшилки или старинной легенды. А раз так, то он в беде. Он попал в беду, и с ним случилось самое страшное из того, что только могло случиться!

Он пытался собраться с силами, чтобы выдержать этот удар, чтобы понять, почему судьба так четко и жутко оскалилась.

— Бессарабия принадлежит Румынии… — выдавил из себя он, чувствуя себя так, словно проваливается в какую-то бездонную пропасть.

— И это несправедливо, правда? — продолжал улыбаться чекист. — Или, наоборот, справедливо?

— Я… не знаю… Я не разбираюсь в политике… Нашему руководству виднее, — голос его дрожал.

— Разумеется, — тут же согласился чекист. — А в чем разбираетесь хорошо?

— В редких рукописях… Я поэтому и приехал сюда…

— А может, ты из-за Бессарабии сюда приехал? — подал суровый голос второй.

— Я вас не понимаю…

— Да все ты понимаешь! — крикнул он. — Хватит уже дурака валять. Здесь не идиоты сидят! А потому, если шкуру целой сохранить хочешь, сейчас нам все быстро и четко расскажешь — пароли, явки, планы, кто в руководстве, кто в диверсионной группе…

— В какой диверсионной группе? — Голос его сорвался на крик с такой легкостью, что сам он этого перехода даже не заметил.

— Как давно ты работаешь на румынскую разведку? — во всю ширь улыбнулся первый.

— На румынскую разведку? — Ему вдруг показалось, что он сходит с ума — весь этот дикий бред просто не мог быть правдой.

— Ты дефективный? — продолжал улыбаться следователь. — С первого раза не понимаешь?

— А мы ему сейчас поможем, — резко отозвался его напарник. — Откуда ты сюда приехал?

— Из Москвы. На поезде… — едва выдавил он из себя.

— А у нас есть данные, что прямиком из Бухареста. После Москвы заехал.

— Нет! — Он снова закричал. — Нет! Это какая-то страшная, чудовищная ошибка! Я вам клянусь… Я клянусь вам, что к румынской разведке не имею никакого отношения!

— Мамой клянешься? — расхохотался улыбчивый и тут же повернулся к своему напарнику: — А дурик-то того… совсем шизанутый…

— Играется с нами, — отрезал тот, — считает, что мы в детском саду в песочнице сидим.

— Ой, не могу! — расхохотался «весельчак».

— Хватит валять дурака. Говори четко и быстро: кому продал документы, их цели, задачи… Какие теракты и диверсии готовятся на советской стороне из района Бессарабии…

— Послушайте… — от ужаса он едва мог говорить, — я ученый… Закончил Московский университет. Мои родители… Все это чудовищная ошибка. Вы перепутали меня с кем-то другим. Я не…

— Ты не шпион? — перебил улыбчивый.

— Нет, конечно! Я даже никогда в жизни не был в Румынии. И не понимаю ничего про Бессарабию.

— Не понимаешь, какие проблемы связаны с Бессарабией? — Следователь улыбался ему как лучшему другу. Ему снова захотелось кричать.

— Нет…

— Так, все. Теряем время, а эта тварь, контра вшивая, над нами смеется. — Суровый поднялся во весь рост и закатал рукава гимнастерки, явив на свет огромные, жилистые руки. — Затесался в Советскую страну, враг народа… Кормился, учился за наш счет, гнида! Не помнит он. Весь советский народ предал!