Здесь для меня начинаются мои личные сомнения во всех восточных учениях. Восток – дело тонкое и, главное, хитрое! На Востоке ни слова не говорится в простоте. Санкхья-йога (так принято называть философскую Йогу) как и буддизм, постоянно используют понятие «страдание», чтобы понудить своих приверженцев к действию и объяснить им, зачем нужны эти духовные школы и как без них было бы плохо. За всем этим ощущается некая, условно говоря, «политическая» спекуляция. «Политическая» в смысле овладения умами людей.

Во всех этих школах понятие «страдание» предполагается понятным само собой. Без определения или исследования. Кто же не знает, что такое страдание, и кто же не хочет не страдать?! Иначе говоря, ставим перед людьми выбор страдать или не страдать и объявляем, что избавляем от страдания, – и люди наши, а их сознание обработано.

Почему я выдвигаю такое жесткое обвинение? Да потому, что после того, как внимание людей захвачено и они сделаны приверженцами, всем этим школам приходится разбираться с плодами собственной небрежности. Вначале, когда нужно было обработать сознание людей, понятие «страдание» использовалось в самом широком и всем понятном смысле. Но по мере углубления в учение вдруг выясняется, что мы понятия не имеем, что такое страдание. А страдание – вовсе не страдание!

Тогда из-за чего же весь сыр-бор? Если эти великие учители изначально знают, что никакого страдания нет и все лишь иллюзия, от чего они нас спасают? От неведения?

Но тогда ни к чему эти газетные методы обработки сознания запугиванием. Есть смысл просто говорить, что учение это не есть путь освобождения от страданий, а есть путь обретения знаний об истинном устройстве мира. Правда, тогда на учение не откликнутся те, кто боится страданий, но не интересуется познанием. Так и пусть бы не откликались, ведь они все равно не страдают, а всего лишь пребывают в иллюзии страдания!

Да, век масс-медиа все-таки портит наши души, и мы становимся подозрительными и начинаем выискивать обработку сознания ради обретения экономической и политической силы даже во времена Патанджали и Сократа, как будто это современные бизнесмены от эзотерики… Впрочем, а за что казнили Сократа афинские демократы? За развращение умов молодежи, мешавшее правящему режиму. Так насколько Йога древности свободна от политики? И если не государственной, то той политики, которая позволяла йогинам и брахманам бродить по стране бездельниками и не думать о пропитании? Как должно было быть обработано сознание народа, чтобы он не только безропотно кормил толпу голодных философов, но еще и благодарил их за это!

Ладно, оставлю вопрос об экономической основе философий и религий для специалистов.

Итак, как же возможно освобождение? Начнем с того, как пишет Элиаде, что «Пуруша чист, вечен, свободен; он не может быть связан, поскольку не вступает в отношения ни с кем, кроме самого себя. Однако человек считает, что Пуруша порабощен, хотя и способен стать независимым: таковы иллюзии нашей психоментальной жизни. На самом деле “порабощенный” Дух свободен изначально. Если процесс его освобождения кажется нам неким драматическим событием, это потому, что мы рассматриваем его слишком по-человечески. Дух – только зритель (сакшин), а избавление, мукти, – лишь осознание этой вечной свободы. Это я полагаю, что Я страдает, я желаю независимости. В тот самый момент, когда, пробудившись до понимания того, что это “я” (асмита) есть продукт пракрити, я понимаю и то, что все существование – лишь цепь моментов страдания, что истинный дух “бесстрастно созерцает” драму личности.

Таким образом, человеческая личность не существует как конечный элемент; она только синтез психических переживаний, которые разрушаются (иными словами перестают действовать), едва наступит прозрение. Подобно любым творениям космической субстанции, асмита тоже помогает пробуждению. Но лишь только достигается освобождение, в личности нет больше нужды» (Элиаде, Йога… с. 95).

Этому рассуждению Элиаде нужно уделить особое внимание. Это важное место для европейской философии, пытающейся понять Восток. И Элиаде здесь особенно хорош тем, что он действительно поднялся здесь до понимания самой сути учений Йоги и Санкхьи, а с другой стороны, остался европейцем и непроизвольно передал свое понимание на языке европей-ской психологии. Выразилось это, в первую очередь, в использовании понятия личности.

Вглядимся в рассуждение Элиаде. Здесь, как и в предыдущих рассуждениях о страданиях, опять появляется обыгрывание религиозными школами Востока приемов обработки сознания приверженцев. «Это я полагаю, что Я страдает», – передает Элиаде исходное значение Санкхья-йоги. Я так не полагаю, отвечаю ему я, вглядываясь в себя. И не полагал, пока проповедники различных мистических учений меня в этом не убедили – не открыли мне эту тайну моего существа!

Иначе говоря, я ничего не знает о Я или его страданиях, о них знают лишь учителя этих мистических школ. Это не значит, что свершись осознавание и «синтез психических переживаний», то есть личность не разрушится, и я не перейду в Я.

Иными словами, возможно, что восточные школы во всем правы. Но и то, что они ловят меня на крючок «тайны» и исключительности, льстят мне, намекают, что я теперь допущен к Учению, приобщен, и тому подобное, – это тоже бесспорно. Иными словами, если за каким-то учением есть хоть намек на религию, нам очень редко удается получить рассуждение в чистом виде. Оно все время украшено какими-то завлекалочками, которые должны «облегчить» мне попадание в самое-самое! Я же подозреваю, что это самое-самое – ловушка. И начинаю сомневаться в учении, начинаю подозревать его в противоестественности. Впрочем, возможно, что это лично моя болезнь…