— Не надо, — с трудом выдавила я. — Ты не хочешь этого делать.

К этому моменту я уже не обращала внимания на Разиэля, как и он на меня.

Но Самаэль вытащил огромный меч, оружие, которое выглядело так, будто взялось из какой-то средневековой картины с изображением ангела-мстителя. Он появился из ниоткуда, как какой-то чертов световой меч из Звёздных войн, и я стиснула зубы. Как бы вы боролись со сверхъестественным существом, когда правила на них не распространяются?

— Ты должен дать ему оружие, если собираешься драться, — запротестовала я, медленно поднимаясь на ноги.

«Если я выживу, — подумала я, — то буду вся в синяках и ссадинах». Прямо сейчас я могла только удивляться, почему мне потребовалось так много времени, чтобы подняться до моего полного, довольно незначительного роста.

— Он не собирается драться со мной, — сказал Разиэль. — Он может убить меня только двумя способами: сжечь или отрубить голову. Но он слишком труслив, чтобы подойти достаточно близко и нанести мне удар. Поэтому это должен быть огонь и у него есть правильное оружие.

— Но как… — спросила я и увидела, как Самаэль взвел меч над головой, больше похожий на средневекового ангела мщения, чем когда-либо, с…

Господи, пылающий меч отмщения. Пламя лизало лезвие, удерживаемое от Самаэля широкой рукоятью, и не более того.

— Ты же знаешь, что тот, кто владеет мечом, тоже погибнет в огне, — сказал Разиэль, по-видимому, равнодушный к своей неминуемой кончине.

Самаэль медленно покачал головой.

— Уриэль даровал мне искупление. Я выполнил его приказы, и я снова вознесусь на небеса, очищенный от греха и зловония смертных.

— Не будь дураком, Самаэль. Мы прокляты Богом. Даже Уриэль не может этого изменить.

— Я верю, — просто ответил Самаэль и медленно опустил меч, направив его на Разиэля и погребальный костёр.

Этого было достаточно. Всё, что я знала, это то, что я не могла позволить этому случиться, не могла позволить силам невежества победить, не в этот раз.

— Нет! — закричала я, юркнув вперёд и бросившись на Самаэля, чтобы остановить его.

При звуке моего голоса он автоматически повернулся, и между нами возник пылающий меч. Я почувствовала, как он вонзается в меня, и на удивление это было безболезненно, просто жар и давление, пока я смотрела в перепуганное лицо Самаэля. Пламя дотянулось до меня по блестящему металлу меча, который пронзил мою грудь, и я потянулась, схватив клинок, и толкнула огонь обратно на него.

Я чувствовала жар, но пламя не обжигало мои руки, пока оно двигалось назад по защитной рукояти, на Самаэля, на грубую ткань его одежды, извергая пламя.

Он закричал и выдернул меч. Я рухнула, как марионетка, у которой перерезали верёвочки. Я лежала в реке крови, и если бы могла говорить, то велела бы Разиэлю найти что-нибудь, в чем её можно было бы сохранить. Я умирала и у Падших не останется никого, на кого можно было бы рассчитывать как на Источник для существования.

Но я не могла заговорить. Я так устала. Казалось, я сражалась целую вечность, и мне нужно было отдохнуть. Было слишком много первобытного удовлетворения в наблюдении за тем, как Самаэль метался и боролся в охватившем его пожарище. Он умирал в ужасных муках, но думаю, во мне было достаточно ветхозаветного после всего этого, чтобы я упивалась этим.

— Элли. Любимая, — это был голос Разиэля.

Наверное, я уже была мертва — он ни за что не назвал бы меня любимой. В конце концов, меня пронзил меч размером с Экскалибур — даже если он и не попал мне в сердце, то нанёс непоправимый урон.

Я почувствовала, как он притянул меня в свои объятия, и стала сопротивляться, пытаясь вызвать предсмертную панику.

— Нет, — ответила я. — Искры…

Он проигнорировал меня, притянув к себе, и положил руку на зияющую рану в моей груди. Я увидела, как последняя оставшаяся искра перескочила на него, и застонала от отчаяния, несмотря на то, что давление в груди становилось всё сильнее и острее.

— Это нелепо, — слабо сказала я. — Теперь мы оба умрём, плохие из нас Ромео и Джульетта…

— Мы не умрём, — я услышала боль в его голосе, и мне захотелось закричать на него.

Он прижал руку к моей груди, и внезапная боль была ослепляющей, такой сильной, что моё тело выгнулось дугой, резко дёрнулось, а затем снова рухнуло в его объятия. Кровотечение остановилось, и я поняла, что он исцелил меня — каким-то образом сумел закрыть рану, запечатать разрыв.

Но я умирала. Он не мог этого остановить.

— Нет, — ответил он. — Я не потеряю тебя. Я не могу.

Он притянул меня к себе, и его лицо было жёстким, холодным, мрачным. Он протянул руку и нежно погладил меня по лицу, и я поняла, что он прощается. А потом он распахнул свою собственную рубашку и разодрал кожу, разрывая плоть так, что брызнула кровь.

Я поняла, что он собирается сделать за секунду до того, как он это сделал, и открыла рот, чтобы возразить. Я открыла рот, а он прижал его к своей ране, и кровь потекла в мой рот, горячая и насыщенная, и моё холодное, холодное тело превратилось в огонь, пока я пила из него, глубоко глотая сладость жизни, кровь его жизни становилась моей.