И как хорошая девочка, которой она и была, Блейз проглотила каждую каплю и выпустила его. Она выцеловала дорожку к его губам, и он ощутил свой вкус на ее губах.

– Ты сейчас в хорошем настроении?
– спросила девушка, вытирая губы одним из полотенец, сложенных рядом.

– В лучшем, - заверил Кингсли.
– Пока что.

Блейз зарычала от разочарования.

– Ты король топ-дропа.

– Ты снова придумываешь слова.

– Топ-дроп. Это паника, в которую бросаются доминанты после завершения сцены. А ты рефлексируешь.

– Рефлексия - это моя версия послевкусия.

– Позвони священнику. У тебя настроение лучше, когда он рядом. Он не так рефлексирует, как ты.

– Он изобрел рефлексию. У него патент на рефлексию. Он получает гонорар, когда кто-то рефлексирует. Ты просто не видела, как он это делает.

– Позвони ему, - повторила Блейз, ткнув Кинга в грудь.

– Я не хочу. Он мне больше не нравится.

Блейз выдохнула и покачала головой с отвращением.

– Ты лживая французская задница. При мне ты называл его «старым добрым другом». Я была там.

– Это был сарказм.

– Тогда кто же он?
– с раздражением спросила Блейз.

– Овдовевший муж моей покойной сестры.

Глаза Блейз широко распахнулись.

– Я не знала, что у тебя есть сестра.

– Больше нет. Сказал же, она мертва. Он был женат на ней несколько недель, пока она не сбросилась со скалы, ее тело разорвало на две части. И лицо тоже размозжило.

– О, Боже.
– Блейз прижала ладонь ко рту, словно ее вот-вот стошнит.

Кингсли взял бутылку бурбона.

– Неважно, - ответил он.
– Это было очень давно.

– Кингсли... я и не подозревала.

– И теперь ты знаешь, почему я пью.

Он сделал глоток, затем второй.

– Я надеялась, потому что ты любишь вкус бурбона.
– Она попыталась улыбнуться, но попытка с треском провалилась.

– Люблю? Я ненавижу это дерьмо.

Блейз наклонилась вперед и опять поцеловала его, не в губы, а в лоб, как мать ребенка.

– Мне жаль, - прошептала девушка, затем поднялась с шезлонга и оставила его одного у бассейна. Нежная и чувствительная душа, вероятно она побежала куда-нибудь поплакать. Хорошо, что она ушла. Последнее, чего он хотел, это видеть женские слезы. Ему за жизнь этого более чем хватило.

Снова наедине с бурбоном. Он пил, пока не ощутил себя в достаточной безопасности, чтобы поспать. Алкоголь никогда не выключал кошмары, но размывал их. Однако сегодня выпивки оказалось недостаточно, чтобы достичь желаемого эффекта. В этот раз он вернулся в госпиталь, его разум жив и активен, тело бездвижно, инертно, умирает. Если бы ему удалось произнести хоть слово, тогда кто-нибудь понял, что он понимает, что находится в могиле, которой стало его тело.

И все, чего он хотел – это кричать.

В кошмарах его разум кричал, а рот оставался неподвижным.

Он проснулся в воде.

В воде?

Глава 11

Кингсли прокашлялся и сплюнул. Он наконец открыл глаза, вода плескалась вокруг.

– Какого черта?
– Кинг не был уверен, говорил он на французском или английском, даже не был уверен, говорил ли вслух.

– Кингсли. Смотри на меня.

– Non.

– Кингсли. Сейчас же. Делай, как я говорю.

– Я больше не подчиняюсь твоим приказам.
– Кингсли погрузился в воду, прежде чем сильная рука вытащила его обратно.

Сорен грубо обхватил его за шею, достаточно сильно, чтобы проникнуть под щит, в который превратилось его тело.

– Чего ты хочешь?
– Глаза Кингсли снова распахнулись. Он увидел Сорена по пояс в воде. Сорен схватил Кингсли за рубашку и потащил к краю бассейна.

– Я хочу, чтобы ты жил.

– Только ты и хочешь этого.
– Кингсли снова пытался отключиться, но Сорен встряхнул его.

– Ты слышишь, что я говорю?

– Я слышу тебя.
– Кингсли наконец собрался с силами и открыл глаза, и держал их открытыми. Он снова увидел Сорена, увидел его лицо. Тот выглядел разъяренным и напуганным, почти человеком. Он снова был в сутане, в колоратке.
– Почему ты в этом?

– Я священник, помнишь? Сколько клеток мозга ты сегодня убил?

– Недостаточно.

Волна тошноты прошла сквозь него. Кинг снова закашлял, и Сорен потащил его наверх, через край бассейна. И на большое белое полотенце Кингсли вырвало.

– Пусть все выходит, - спокойно сказал Сорен. Кингсли ощутил ладонь на своей спине, растирающую напряженные мышцы. Он был недостаточно пьян, чтобы его рвало от алкоголя. Сон сотворил с ним такое.

Тело Кингсли подчинилось приказу. Казалось, прошла вечность, пока его раз за разом. Сорен держал его волосы, растирал плечи, предлагал утешения, которые Кингсли едва слышал сквозь звуки собственного мучения.