Когда они вошли в клинику, Сэм отказывалась отпускать руку Кингсли. Даже уже сидя в кабинете доктора Саттон, Сэм стояла рядом с ним и держала за руку. Или, возможно, это его рука была в ее. Она так крепко переплела их пальцы, что он не мог понять, кто кого держит.

Доктор Саттон вошла с папкой в руках.

– Без речей. Без вводных лекций, - сказал Кингсли, прежде чем доктор Саттон успела сказать хоть слово.
– Скажите прямо сейчас, все хорошо или плохо.

– Кингсли...
– Доктор Саттон села, и Сэм еще сильнее сжала руку. Плохо. Он знал, что это плохо.

Он умрет?

Что у него?

Заразил ли он кого-нибудь еще?

У него никогда не будет детей. Он больше никогда ничего не сделает.

Будет ли Сорен скучать после его смерти?

Будет ли кто-нибудь скучать по нему?

Доктор Саттон улыбнулась.

– Результаты хорошие, - ответила она.

Плечи Кингсли поникли, и он выдохнул ужас двух недель. Испытывал ли он когда-нибудь такое облегчение? Такую радость? Такую благодарность?

Сэм обхватила ладонями его лицо и поцеловала в обе щеки. Посмотрев на нее, он заметил слезы в ее глазах.

Доктор Саттон прочитала ему лекцию о сексуальном здоровье и в завершении об ответственности, назначила повторное тестирование через полгода и еще одно через год. Через полчаса они с Сэм, все еще держась за руки, вышли из кабинета. Светило солнце. Пели птицы. Прохожие не испражнялись на тротуар рядом с его обувью. Идеальный день.

– Признаюсь, я немного встревожилась, когда ты сказал, что перетрахал половину Европы, - сказала она.
– Я бы согласилась на половину Челси. Или всю Челси, если она симпатичная.

– Ты осуждаешь?

– Я поражена.

– Может, ты меня и не хочешь, но другие люди хотят.

– По-моему, ты очень симпатичный, - ответила Сэм и похлопала его по руке.

– Спасибо. А теперь скажи, что я хороший человек.

– Ох, прекращай. Ты можешь заполучить любую другую женщину в городе.

– Ты права, могу, - согласился он, улыбаясь от уха до уха.
– Я снова могу трахаться.

– А раньше не мог?

– Пришлось ждать результатов анализов.

– Поэтому ты и уехал на две недели в Рим?

– Кроме всех прочих причин.

– Чем ты занимался в Риме?

– Изучал искусство садизма у скандальной римской мадам.

– Пожалуйста, скажи, что у тебя есть слайды с отпуска.

Возле тротуара остановилась машина, но Кингсли остановил Сэм.

– Я хочу, чтобы ты кое-что для меня сделала, - сказал Кингсли.

– Для тебя все, что угодно, - ответила она.

– Садись в Роллс и возвращайся домой. Позвони всем из моей красной книжки и пригласи их сегодня вечером в особняк. Затем купи недельный запас презервативов.

– Никогда не покупала презервативы. Сколько нужно на неделю?

– Не знаю. Сотню? Погоди. Мы устраиваем вечеринку. Лучше тысячу.

– Что еще?

– Купи большого размера, - добавил он.
– Поскольку я...

Сэм зажала пальцами уши.

– Ла-ла-ла, - запела она.
– Не слушаю...

Он убрал руки от ушей.

– Закажи еду. Закажи алкоголь. У нас будет вечеринка.

– Какая вечеринка?
– поинтересовалась она.

Кингсли улыбнулся.

– Поняла, - фыркнула Сэм.
– Такая вечеринка.

Сэм приняла приказы и промаршировала прочь. Он был рад тому, что она не спросила, куда он направлялся, ведь поскольку сдвигов в поисках компромата на Преподобного Фуллера, он решил взять дело в свои руки.

Кинг поймал такси и назвал водителю адрес в Квинсе. От Сэм он узнал, что у Фуллеров в городе есть небольшой дополнительный офис. Они переедут в большую штаб-квартиру, как только «Ренессанс» реконструируют.

Водитель высадил его в конце квартала, и Кингсли быстро нашел офис богадельни. Они занимали трехэтажное кирпичное здание между школой и разрушенным жилым комплексом. Кингсли с опаской зашел внутрь, ощущая себя солдатом, вторгшимся на вражескую территорию. На самом деле, куда бы он ни посмотрел, то всюду видел надписи и плакаты, предупреждающие об опасности греха, неизбежности суда.

«Готовы ли вы встретиться с вашим создателем?»

«Узок путь.»

«Все согрешили и лишены славы Божьей.»

«Бежать от праведного гнева.»

Он изучил еще одни скудный постер, на котором были изображены люди с протянутыми к небесам руками в молитве, а их тела пылали в огне.

– Позитивно, - сказал себе Кинг.

Он заметил еще один постер: абортированный плод на кровавом покрывале и внизу драматичным шрифтом «Я сформировался в твоей утробе». Гротескный рисунок, он никак не повлиял на его мнение об абортах и лишь заставил захотеть излить свой обед на ковер церкви. Люди действительно находили утешение или просветление в таком месте?