Он нашел утешение и принятие в Академии Святого Игнатия, в католической школе, где встретил Сорена. Он не был католиком, никогда не был, но иезуиты в школе были пьяницами и интеллектуалами с открытыми взглядами. Иезуиты были скандальными либералами, по крайней мере, по католическим стандартам. Он вспомнил одного храброго юношу на уроках социальной этики, который спросил у отца Генри, при каких обстоятельствах аборт может быть разрешен. Отец Генри ответил: «В животе не должно быть пусто», и класс целых пять секунд был в шоке, прежде чем все рассмеялись.

Что-то подсказывало ему, что шутки об абортах не приветствуются в этой церкви.

– Ужасно, не так ли?
– Кингсли обернулся и увидел молодую женщину, стоящую в дверях кабинета у входа в церковь.
– Этот постер.

Кингсли понадобилось две секунды, чтобы перестроить разум, чтобы говорить без какого-либо намека на французский акцент.

– Ужасен, - согласился Кингсли.
– Моя религия запрещает заниматься пропагандой.

– Простите?

Кингсли одарил ее безмятежной, ничем не угрожающей и потому совершенно фальшивой улыбкой.

– Я думал, здесь ли преподобный Фуллер. Мне бы хотелось поговорить с ним.

– Его здесь нет, - ответила она, в ее голосе слышались нотки нервозности. Девушка была симпатичной и могла бы называться красивой, если бы не прятала себя под бесформенным цветастым платьем. Она выглядела юной, двадцать или двадцать один, и в ее глазах был милый невинный блеск.
– Главный штаб организации в Стэмфорде. Он не часто тут останавливается, потому что очень занятой человек.

– Еще я слышал он очень набожный.

Девушка широко улыбнулась.

– Да. Такой вдохновляющий. Преподобный Фуллер истинно любит Господа, и его церковь любит его за это.

– Никто не любит священнослужителей больше, чем я.

– Меня зовут Честити. Могу я вам чем-нибудь помочь?

– Нет, целомудрие[18] мне ничем не поможет.

– Сэр?

– Вообще-то Вы могли бы мне помочь, - говорит он, подойдя к ней и установив минимально допустимое в социуме расстояние.
– У меня есть подруга. У нее серьезные проблемы.

– Какого рода проблемы?

– Она лесбиянка.

Глаза Честити округлились.

– Это проблема. Вы говорили с ней об этом?

– Да. Она не раскаивается.
– Он шумно выдохнул в притворном разочаровании.

– Понимаю. Чем дольше они остаются в своем грешном образе жизни, тем жестче становятся их сердца.

– Да, ее сердце очень несгибаемо. Такое несгибаемое, что даже я становлюсь несгибаемым.

– О, нет, вы не можете позволить своему сердцу становиться несгибаемым. Бог любит мягкие сердца.

– Значит, я должен быть мягким?

– Да. Мягким и открытым перед Богом.

– А Вы, Честити, мягкая и открытая перед Богом?

Девушка слегка покраснела. Когда она заговорила, то начала слегка заикаться.

– Я пытаюсь. Во имя Господа.
– Она кашлянула и сделала небольшой шаг назад.
– Значит, вы здесь потому, что волнуетесь о своей подруге-лесбиянке и о греховной жизни, которую она ведет?

– Я слышал, что у церкви преподобного Фуллера есть программа, помогающая таким людям, как она. Даже лагеря. Верно?

– Да, у нас есть программы. Программа «Новый Рай». Она включает в себя интенсивную переориентационную терапию.

– «Новый Рай»? Звучит многообещающе.

– Эта программа помогает гомосексуалистам вернуться к существованию, подобному в Эдеме и Райском саду.

– Значит, это нудистская колония?

– Нет, глупыш.
– Честити покраснела и захихикала. Затем захлопнула рот ладонью.
– В Эдеме были Адам и Ева, а не Адам и Стив.

– Бедный Стив. Он может остаться со мной.

– Сэр?

– Программа «Новый Рай»?
– повторил Кингсли.

– Верно. Да, - ответила она, очевидно радуясь тому, что сошла с пути этих мыслей.
– В рамках программы «Новый Рай» она пройдет интенсивную терапию, помогающую понять каково место женщины в мире.

– И каково?

– Под мужчиной.

– Место женщины под мужчиной?

– Безусловно. Женщины подчиняются мужчинам. Это библейская модель семьи.

– Я мужчина, - сказал Кингсли.
– А Вы женщина. Значит, Вы должна быть подо мной?