За нашим и другими столиками зааплодировали.

– Опять Зойка чудит, – покачала головой девушка с уложенными в сложную прическу волосами. Кажется это называлось «бабетта».

– Ей можно, – сказал парень с окладистой рыжей бородой, – она завтра на Башню Цандера отбывает, гравиметры тестировать.

– Зоинька, может, по такому случаю, что-нибудь прочтешь? – предложила стриженная под мальчика девушка в крепдешиновым платье.

Зоя сделала глоток вина, притопнула ножкой в белой туфле:

– Все желают? – Нахмурилась и грозно обвела взглядом зал.

– Желаем, желаем, – вразнобой затянули голоса.

– Ну, тогда слушайте, – Зоя протянула мне бокал, я его принял. Она же поднесла руки к запрокинутой голове. Коротенькое платье открывало стройные крепкие бедра. – Судьба, как ракета, летит по параболе, обычно – во мраке и реже – по радуге…

Вознесенского читала девушка очень хорошо. Совсем не так, как сам поэт, по-другому, но по коже пробегали мурашки.

– …Идут к своим правдам, по-разному храбро, Червяк – через щель, человек – по параболе.

Притихшее кафе слушало Зоину декламацию. Ни единого звона вилки, тарелки, бокала не раздавалось в паузах, когда она, раскрасневшаяся, набирала воздух и продолжала, продолжала, до самых последних строчек:

– Сметая каноны, прогнозы, параграфы, Несутся искусство, любовь и история – По параболической траектории! В Сибирь уезжает он нынешней ночью. А может быть, все же прямая – короче?

Потом она постояла на стуле, раскланиваясь под аплодисменты. Причем не дурачась, а вполне серьезно. Так раскланивается на сцене актриса, принимая с достоинством заслуженные восторги зала.

Я взял ее за талию и помог спрыгнуть на пол. Зоя казалась невесомой. А мне на мгновение почудилось, будто смотрю фильм ламповых шестидесятых, где вот так же весело проводит свободное время научная молодежь, чтобы завтра с раннего утра вернуться в лаборатории, облачиться в белые халаты и с головой погрузиться в изучение тайн мироздания. И словно в ответ на здании напротив зажглась ярко-зеленая неоновая надпись: «Летайте самолетами Аэрофлота! Ту-145 – это быстрота и комфорт».

Ту-145?

Зоя проследила мой взгляд:

– Сегодня на нем улетаем.

– В Сибирь? – вырвалось у меня.

– Нет, на Камчатку, на испытательный полигон. Пока гиперзвуковой рейс не пустили, такая морока туда добираться! А ведь когда-то вообще на поездах ездили, – Зоя покачала головой. – Хотите с нами?

– Хочу, – сказал я.

Реальность вокруг окончательно лишилась достоверности. Я, наверное, не удивился, если бы в кафе зашел робот, такой, какими их изображали в шестидесятых – огромный, стальной, гудящий. И потому я готов был лететь с Зоей и ее друзьями хоть на Марс. Ведь здесь все возможно.

– Эй, парочка, – окликнули нас с Зоей, когда мы танцевали уже третий акробатический рок-н-ролл, – собираться пора! Гоните по рублю!

Компания и впрямь собиралась уходить. Девушки заворачивали оставшиеся бутерброды в газеты, очкастый бородач деловито проверял бутылки на наличие остатков содержимого. Остатков не имелось. В блюдце лежали смятые бумажки. Зоя извлекла из сумочки кошелек.

Я тоже достал портмоне и с некоторым сомнением посмотрел на свои купюры. Рубль? Бумажный? Нашлась только десятка с изображением Красноярской ГЭС.

– Я положу за вас, – сказала Зоя. – Вот, – передала мне две хрустящие бумажки с портретом Пушкина.

Пушкин наше все, мелькнуло в голове. Таких денег я не видел. Рядом с портретом значилось «Один рубль. Казначейский билет. Образца 1961 года».

– Так вы согласны? – еще раз спросила Зоя. – Тогда попросим Сурена включить вас в список. Пойдете разнорабочим. Сурен, – окликнула она бритого наголо молодца, – нам разнорабочие нужны?

– Нам нужны разноученые, – хмуро сказал Сурен. – Так ведь, Саша? – толкнул бородача, который тихо переговаривался с миниатюрной брюнеткой.

– Нам все нужны, – махнул рукой Саша. – Лишь бы голова на плечах имелась.

– У Димы она имеется, – сказала Зоя и рукой, словно гладя, провела мне по голове.

– Трудовая имеется? – Сурен закурил. – Хотя, о чем я… Ладно, напишите заявление, а я получу на вас продпаёк и проездные. Дима? Горин? – Зажав папиросу в зубах, он извлек крошечный блокнотик и еще более крошечным карандашом, тонувшем к его кулачище, что-то записал. – На сколько товарищ вливается в наш коллектив?

– По полной, – сказал я.