Он осекся, прекрасно понимая, что не пробьет эту стену. Не рассказывать же, в самом деле, о том, как он, шестилетний, носил на руках крошечного младенца, смешно сопящего розовым вздернутым носиком, кормил его из бутылочки, купал… Берт разражался страшными воплями, стоило брату уйти, и все многочисленные мамки и няньки, приставленные к младшему сыну господина Бруно Эверхарта после смерти его жены, в итоге оказались просто на подхвате у Эрика. И он, прекрасно понимая, что из себя представляет брат, не мог выбросить из памяти его детский образ. Не мог, как ни старался.

— Не обижайтесь, пожалуйста, — примирительно промолвила Брюн, и Эрик вдруг понял, что она вот-вот заплачет. — Просто… просто я боюсь возвращаться.

Вот оно что. Пожалуй, Эрику следовало догадаться.

— Я не позволю бросить вас в болото, — ободряюще улыбнулся он. Так себе, конечно, утешение — но у Эрика не было большого опыта в успокоении девичьих нервов. — К тому же, Берт вряд ли будет сидеть дома, когда в заведении Мадлен пополнение.

Брюн сердито сверкнула глазами. Ну конечно, благовоспитанная девушка из добропорядочной семьи никогда не слышала разговоров о проститутках, и эти разговоры ее коробят. Что поделать, придется ей привыкать. Если Эрик останется джентльменом, то Берт ни за что не станет держать язык за зубами.

— Одним словом, вам ничего не угрожает, — уверенно произнес Эрик. Брюн вздохнула.

— Хотелось бы верить, — промолвила она. — Очень хотелось бы.

Они спокойно доехали от вокзала до поместья, затем Эрик проводил Брюн в свою комнату, и, на ее счастье, Альберт не попался на пути. Когда за ними закрылась дверь, Брюн вздохнула с облегчением. Она будет сидеть тут и носа не высовывать.

— У меня два новых заказа, — сообщил Эрик, вынимая из своего чемодана бумажные свертки с ингредиентами для артефактов, — так что я отправляюсь в лабораторию. Отдыхайте, можете читать, парк к вашим услугам.

— Хорошо, — кивнула Брюн. Конечно, она не собиралась ни в какой парк — куда приятнее отдохнуть с дороги и почитать что-нибудь интересное. Эрик улыбнулся — должно быть, его обрадовала сговорчивость пленницы — и ушел.

Брюн умылась, переоделась и направилась на изучение книжного шкафа. Конечно, там не было беллетристики — сплошные научные труды. Некоторые были знакомы Брюн еще по школьным занятиям, а о каких-то она никогда не слышала. Что ж, пожалуй, «Введение в артефакторику» вполне подойдет.

Вытащив книгу с полки, Брюн устроилась в большом кресле у окна, сбросив туфли и по-домашнему поджав ноги. Комната Эрика была угловой, света тут хватало, и Брюн против воли вспомнила спальню, которую делила с сестрами — там тоже было светло, и окна выходили в цветущий сад. Сейчас там отцветает сирень, и ее свежий запах летит в раскрытые окна.

Интересно, вспоминают ли о ней родные? Или же Брюн просто оказалась полезной, сохранив дом, деньги и возможность вести прежнюю жизнь хоть какое-то время?

Из книги выпал сложенный вдвое листок бумаги — должно быть, черновик с заметками. Отец всегда делал выписки на таких листках, когда читал книги. Брюн развернула его и увидела, что это письмо.

Первым порывом было сложить его и убрать среди страниц. В конце концов, леди не читают того, что написано не им. Но Брюн, повинуясь какому-то странному зову, разгладила листок и прочла:

«Дорогой Эрик!

Я обещала подумать и дать ответ на твое предложение. Я прекрасно понимаю, что он разобьет тебе сердце, но я всегда дорожила своими чувствами, они для меня важнее. Нет, Эрик, я не могу стать твоей женой. Мы с тобой слишком разные. Я райская птичка, которая парит в небесах, а ты, уж прости меня, но ты смотришь в зеркало — ты, скорее, бегемот. Конечно, леди не должна так говорить, но я чужда условностей. Одним словом, мой ответ — нет. Я уверена, ты еще найдешь свое счастье.

Лютеция».

Брюн захлопнула книгу резким движением, безжалостно смяв письмо. Гадкая бумажонка, и эта неизвестная Лютеция тоже гадкая — в своей нарочитой откровенности она была невероятно, непостижимо пошлой.

А потом Брюн забыла и о письме, и о книге — дверь открылась без стука, и в комнату вошел Альберт.

Сегодня он наконец был гладко выбрит, выглядел истинным джентльменом, и только желтый блеск в глазах говорил о том, что с ним лучше не связываться. Брюн вскочила, отступила за кресло, держа перед собой книгу, словно щит и прекрасно понимая, что это ей ничем не поможет.

— А, птичка, — улыбнулся Альберт. — Где мой брат?

— В лаборатории, — промолвила Брюн. Нарастающий страх делал ноги ватными, и она прекрасно понимала, что вот-вот упадет на ковер. — Он в лаборатории, уходите.

Улыбка Альберта была лихой и обаятельной. Должно быть, видя ее, дамы и девицы начинали испытывать томление и радоваться вниманию такого замечательного кавалера — а Брюн было страшно.

— Я только вошел, — сказал Альберт. Обойдя кресло, он почти прижал Брюн к стене. От Альберта пахло дорогим одеколоном, пуговицы на его белой рубашке были щегольски алыми — словно кровь пролилась. Откуда-то со стороны донеслось шуршание колец змеиного тела.