Они почти бежали. Мощеный двор, лестница, еще одна, и еще, и длинная полутемная галерея, с одной стороны — небольшие занавешенные окна, с другой — длинный ряд портретов. Он почти не смотрел на них, потому что Лернон торопил, и вдруг…

Такое знакомое лицо взглянуло на него со стены.

Да нет, показалось, конечно.

— Ты чего встал, идем! — волновался Лернон.

Конечно, показалось.

Лернон втолкнул его в комнату.

— Леди сейчас придет… — буркнул он и быстро ушел.

В комнате молоденькая девушка-служанка подметала пол. Увидев Эдина, она быстро собрала мусор в большой жестяной совок и убежала.

Комната была небольшая, прибранная богато: мебель из темного дерева вдоль стен, гобелены, и кресло возле окна. Не жилая комната, а вроде кабинета.

Ждал Эдин недолго, скоро открылась дверь и появилась леди. Одна. Красиво одетая: синее платье с искрой, отделанное молочно-белым, в полуседых волосах, в ушах, на шее — множество драгоценностей с блестящими камнями. Она не казалась ни красивой, ни доброй, и Эдину не понравилась — впрочем, он этого ждал.

— Миледи, — Эдин поклонился, она кивнула, а потом долго молчала, задумчиво и прохладно его разглядывая.

Наконец сказала:

— Покажи мне кольцо.

— Миледи?.. — в первый момент Эдин растерялся.

— Кольцо у тебя под рубашкой, — пояснила леди спокойно, — покажи.

Все правильно, благородный ведь кольцо видел. И зачем докладывать-то было этой змее, что ему с того?..

Его предали просто так, походя. Благородному, видно, не пришло бы в голову поступить иначе. Наоборот, он госпоже услужил, доволен.

Впрочем, он ему не друг, и рассчитывать на него не стоило. Верить надо друзьям.

Эдин вытащил из-под рубашки кольцо.

— Да, это оно, — кивнула леди. — Оно одно было такое. Это кольцо циркачки, как ее там? Как ее звали, мальчик?

— Виолика.

— Вот-вот. Вроде так. Значит, ты незаконнорожденный сын его милости, моего супруга?

— Миледи… — Эдин растерялся вконец, хотя эта ледяная дама говорила очевидные вещи. — Миледи, я не… не знаю, миледи.

— Ты сын циркачки, у тебя кольцо. Ты ведь и явился сюда поэтому?

— Да, миледи, получается так, но я не…

— Ты явился искать покровительства его милости маркграфа Сарталя. Что ж, это очень понятно. Раз ты благополучно дожил до таких лет. Вы же, циркачи, плодитесь как крысы и часто умираете…

Такой взгляд на циркачей был для Эдина в новинку. Он не сдержался:

— Я этого не знал, миледи. Ну, что мы плодимся как крысы…

Она усмехнулась.

— А ты дерзкий. Она тоже была такой. Что ж, раз ты здесь, то должен встретиться с моим супругом. Думаю, он вернется завтра. Знаешь, ты ему понравился бы, я уверена. Лернон рассказал, как ты вел себя в лесу. Маркграфу такие нравятся.

— Миледи, я надеюсь, разбойников скоро поймают?

— Я тоже надеюсь, — опять усмехнулась леди. — Жди пока здесь. Тебе принесут поесть…

Эдин возразил:

— Миледи, но я не могу остаться. Меня ждут в цирке. Я хотел… я просто хотел посмотреть Сарталь, мне уже пора, миледи…

Говорил и понимал прекрасно, насколько это глупо и бесполезно.

— Что? Что ты сказал? — маркграфиня рассмеялась. — Ты смеешь мне возражать? Мальчишка. Ты никуда не уйдешь. Останешься тут и будешь ждать.

Эдин слышал, как в замке повернулся ключ. Кажется, у него неприятности.

Самая крупная неприятность — не вернуться до возвращения Якоба, тут у него несколько дней в запасе. Сколько именно, неясно, потому и не резон ему тут задерживаться. А завтра Димерезиус забеспокоится. И в то же время — отца увидеть, послушать, что скажет. У него, Эдина, есть Граф, это хорошо, конечно, но отец-маркграф — тоже вовсе неплохо. А если отец захочет оставить его при себе, как же тогда цирк, и вся его жизнь? И главное — как же тогда Аллиель Кан?

Но это, наверное, можно будет уладить. А та наука, что ему за последние годы преподал Якоб — маркграф, наверное, будет доволен, что Эдин столько всего умеет. Да и Димерезиус с Графом много чему его научили. Наверное, он действительно знает не меньше иного сынка лорда.

Но все равно беспокойно было, муторно на душе. Эх, и правда — сбежать бы отсюда!

Леди сказала: «Знаешь, ты ему понравился бы, я уверена».

Понравился бы! Почему «бы»?

Эдин отодвинул кресло леди, — сидеть в нем ничуть не хотелось, а больше некуда было ни присесть, ни прилечь, — и залез на подоконник. Подоконник оказался удобный, широкий, а на окне решетка, и окно не открывается, только — разбить. Эдин сидел на подоконнике и ждал. Он доел свою лепешку, ее совсем немного осталось, и запил водой. Леди обещала, что принесут еду, но шли часы, и никто не приходил. За окном уже сгущались сумерки.