Из цикла "Записки влюбленного менестреля"
Два вложенных друг в друга двойных листа. На титуле, посередине седьмой строчки сверху:
Экзаменационная работа
по русскому языку и литературе
студента второго курса
струнного отделения
ГМУ им. Гнесиных
Фамилия и имя. В родительном падеже.
И, посередине последней строчки:
Одиннадцатое июня 1998 года
Конец страницы.
Первая строчка — тема, потом, спустя две строчки — эпиграфы и текст…
"Что для Вас значит слово "музыка"?"
"Поговорите со мной о музыке. Прошу вас, поговорите — и тогда я расскажу вам, что это такое. Я не стану говорить красивых слов о том, что музыка начинается там, где кончаются слова, о том, что красота спасет мир, и о том, что мир жив, пока мелодия жива, о нет, я скажу вам совсем другое. Я расскажу вам, как колокольцы растворяются в утреннем воздухе каплями росы, о том, как флейта пронизывает наплывающий туман, о том, как струны гитары серебряными нитями дождя падают с небес. Я расскажу вам, как приходят слова, безмолвно создавая новые строки, о том, как рождается мелодия, когда из тишины возникает звук. Я расскажу вам, как стрелы падают, не в силах достать задеть менестреля, как клинок преломляется в воздухе, напоровшись на сотканную из невидимых нотоносцев сеть. Я расскажу вам, что это такое — выходить на сцену в перекрестье лучей юпитеров, и как это — плыть над костром вместе с дымом собственных песен…
Я расскажу вам, что все начинается просто — однажды, вернувшись домой с чужого концерта, ты возьмешь в руки гитару — ты просто не сможешь не взять в руки гитару — и неуверенно проведешь рукой по струнам. Гитара неожиданно всхлипнет, и ты раз и навсегда поймешь — она живая. И ты будешь писать, даже не понимая, что и зачем, просто выписывая на бумагу единственно верные слова, ты будешь писать, на ощупь находя нужные созвучия на грифе.
Я расскажу вам, что гитара становится единственным другом и возлюбленной, что когда приходит боль, ты берешь в руки гитару — и боль уходит, что счастье, наполняя тебя, брызжет через гитарный гриф как шампанское через горлышко бутылки.
Я расскажу вам, что гитара становится святой, и ты следишь за ней пристальнее, чем за собой.
А если я смогу найти слова, я расскажу, как музыка вокруг захватывает меня, унося с собой, как я становлюсь ее частью — если только я смогу найти слова. А если не смогу, то я возьму гитару и постараюсь показать вам это.
Но только вот я не скажу вам, что у меня уже два месяца как сломан большой палец правой руки и мне тяжело играть.
А может, не надо говорить со мной о музыке? И тогда мне не придется играть, превозмогая боль и нежелание рук работать, не придется вспоминать, что струны я не менял три месяца, потому что нет денег, а дека не чищена со вчерашнего дня и уже залапана чьими-то сальными пальцами.
Но если вы настаиваете, то я расскажу вам, что каждая моя песня — это кусочек моей жизни. Но я не стану вам рассказывать, что когда я пою, я переживаю все заново и потом окружающий четверг больно бьет меня поддых. Я расскажу вам, что, выходя на сцену, я захвачен эйфорией самолюбования, и мне море по колено, горы по плечо, а остального можно и не мерить. Но я не стану вам рассказывать, что когда я на сцене, у меня дрожат колени и руки. Я расскажу вам, что я влюблен в свою гитару, и сильнее я влюблен только в одну девушку на этом свете. Но я не стану говорить вам, что когда я вижу свою гитару в чужих руках — почти в любых я чувствую то же, что чувствует влюбленный, когда его девушку лапает насильник.
Давайте не будем говорить о музыке. И тогда мне не придется рассказывать вам, как из шести лет игры я четыре бездарно пропустил.
Но если вы очень хотите, я расскажу вам, что черное дерево гитарного грифа — это асфальт дороги в небо. Но я не расскажу вам, что струны — как колючая проволока, о которую в кровь режешь руки. Я расскажу вам, что когда я играю, меня бьет сладостная дрожь, и не скажу, что эта дрожь скорее сродни судорогам получившего электрический удар. Я расскажу, что я приношу в музыку то, чего в ней не было и не скажу, что это новое никому не нужно. Я расскажу вам, что полтора года назад моя возлюбленная признавала мое умение играть, и мы собирались работать с ней дуэтом. Но я не стану вам говорить, что сейчас она отмалчивается, когда я спрашиваю, как я сыграл, и говорит, что не может петь под мою игру. Я расскажу вам, что полгода назад мой знакомый, проходивший мимо нас с ней, сказал, что я прекрасно чувствую ее и из нас выйдет прекрасный дуэт — и не скажу, что она так и не согласилась со мной играть.
Прошу вас, не говорите со мной о музыке. И тогда мне не придется говорить, что каждая чужая песня, услышанная мной порождает, во мне зависть и желание превзойти, доказать, что я лучше.
Мне не придется рассказывать о том, что каждая новая песня для меня — это мучения, что каждое слово, которое ложится на бумагу — это боль, каждый звук, сорвавшийся со струны — это часы поисков. Мне не придется говорить, что стихи это не только радость, но и боль, ведь слово, прежде чем лечь на бумагу и звук, прежде сорваться со струны, проходит во мне путь от души до рук. Мне не придется говорить, что это очень больно — писать и играть, заново переживая все то, о чем пишешь. Мне не придется рассказывать, как слово возникает в тебе, грузно ворочаясь, обретая свою форму и размер, как звук, приходя из тишины, оглушительно бьет в уши и мечется внутри, ища свое место и длину, как потом они прорываются наружу, разрывая меня, словно бабочка кокон. Я никогда не рожал, и не могу знать, что это такое, но иногда мне кажется, что я знаю.
Мне не придется рассказывать вам, что я не умею писать музыку и стихи, но пытаюсь это делать — а это сродни попыткам летать, не имея крыльев. Мне не придется говорить, что я устал писать, извлекая из небытия слова, рифмы и рифы, устал петь, не получая отдачи от слушателей — словно стучась грудью о невидимую стену. Мне не придется говорить, что то, что я пишу, уже давно никому не нужно. Мне не придется говорить, что моей возлюбленной не нравятся песни, которые я ей посвящаю.
Мне не придется говорить, что ушедшая с песней боль возвращается потом сторицей, а радость не возвращается совсем. Мне не придется рассказывать, что когда я ухожу со сцены, я с трудом заставляю себя не шататься.