Шрифт:
Иван Алексеевич посмотрел на рассеченную губу, вздохнул:
– Нет, Тишка, не погуляю я на твоей свадьбе. Не мог язычок-то придержать? Разыграл бы перед ними простачка, который с большевиками по молодости связался, – и отпустили бы.
– Жди, отпустят. – Тихон рукавом рубашки вытер кровь с лица. – Помнишь, я тебе обращение к молодежи читал?.. Алумов его сюда переправил…
И Тихон рассказал, что было в кабинете начальника контрразведки.
– Смотри-ка ты! Предлагали правой рукой Алумова стать – и отказался?
– Издеваешься, дядя Иван? – вышел из себя Тихон. – Думаешь, я к вам, большевикам, только по молодости, по глупости тянулся?..
Иван Алексеевич ничего не успел сказать – вызвали на допрос. Вернулся с разбитыми губами, разорванной на груди рубахой. Хоть и жалко было Тихону его, но не утерпел:
– Сам-то что язык не придержал? Других горазд учить…
– А дела у них, видать, паршивые, – с кряхтеньем уселся на пол Резов. – Сурепов и меня Алумову в заместители сватал. Своих иуд не хватает, так среди нас ищут. Этот офицерик еще гоношится, а полковник – битый волк, облаву за версту чует…
Иван Алексеевич подложил под голову свернутый пиджак, улегся рядом с Коркиным.
Удивляло Тихона настроение Резова. Перед мятежом все ворчал, а теперь, когда город взяли мятежники, будто успокоился. Стал прежним, уверенным в себе, в большевистской правде, которая все равно верх возьмет.
Задремал Тихон. И снилось ему, как зеленым полем идут они с Сережкой Колпиным к белому городу на горизонте. И вроде уже не чистое поле это, а выгнутая поверхность того самого простреленного глобуса, который Тихон видел в кабинете начальника контрразведки. А там, где только что стоял белый город, зияет черная дыра…
Испытание
Свирепыми окриками надрывая глотки, в коридоре затопали конвоиры. Федор Смолин подскочил к двери, прислушался, потом заглянул в скважину. Вернувшись, сообщил:
– Из класса напротив всех увели.
– Куда? – вырвалось у Тихона.
– На набережную, с барышнями гулять, – угрюмо бросил Степан Коркин.
– Может, в тюрьму? – гадал Тихон.
– Будут эти собаки на нас харчи переводить. Скорее бы, а то только душу тянут…
Не сразу эти слова дошли до Тихона. А когда понял, о чем говорит механик, – от страха спина как заледенела.
Прислушался, не раздадутся ли залпы во дворе гимназии. Но выстрелы по-прежнему вразнобой щелкали у Которосли. Над прямоугольной башней ткацкой фабрики все так же полоскался в ясном небе красный флаг.
И, глядя на него, Иван Алексеевич гордо произнес, будто бы и не расслышав, что сказал Коркин:
– Вот он – наш! Молодцы ткачи!..
Через час их согнали во двор гимназии, построили. Повели мимо Гостиного Двора, через Театральную площадь. По святцам никакого праздника нет, а над Казанским монастырем неумолчно трезвонят колокола.
Здесь колонну обступили крикливые базарные торговки, старухи в салопах. То мелко крестились, то грозили кулаками, сыпали проклятия. Норовя попасть в глаза, самые ретивые бросали в арестованных песком.
На Семеновской площади мимо колонны пронесся грузовой автомобиль, в кузове – увешанные оружием офицеры. Лица злые, решительные, в глазах ненависть. Вывернув на Ильинскую улицу, умчались в сторону Демидовского лицея, откуда доносилась пулеметная стрельба, ухали артиллерийские разрывы.
Крутым Семеновским спуском колонну арестованных подвели к деревянному причалу. К нему только что приткнулся пароходик «Пчелка», на котором горожане переправлялись на другую сторону Волги.
– Уж не в Заволжье ли нас?
– Нет, что-то они другое задумали, – ответил Тихону Резов.
– Молчать! – рявкнул конвоир в чиновничьей фуражке; как палкой, замахнулся винтовкой.
Офицер с подвешенной на черной косынке рукой пересчитал их, приказал заходить на «Пчелку».
– Чего с ними канителимся, господин поручик! – обратился к нему конвоир в чиновничьей фуражке. – Привязать каждому на шею по булыжнику – и в Волгу.
– Всему свое время, – равнодушно сказал офицер.
Следом за Резовым Тихона спихнули в трюм.
Заклокотал двигатель, «Пчелка» отвалила от причала, развернулась. Не прошло и трех минут, как двигатель смолк, точно подавился. Пароходик закачался на одном месте, обо что-то глухо ударился бортом.
– Выходи! Выходи быстро! – закричали сверху.
Арестованные поднялись на палубу. «Пчелка» причалила к дровяной барже, стоявшей на двух якорях напротив Волжской башни. На дне баржи лежали и сидели на березовых сырых кругляках люди.