В кулачном бою бьют не по злобе, а любя кулачный бой, и если одному противнику удалось свалить на землю ударом другого, он как спортсмен-кулачник удовлетворен, он победитель, и ему уже совершенно нет цели бить противника еще и далее лежащего на земле. Это правило кулачного боя настолько популярно, что оно вошло уже в поговорку: «лежачего не бьют».

Когда говорят о русских кулачных боях, как о какой-то исключительной некультурности русского мужика, мне всегда вспоминается аналогичный спорт Запада: французская борьба, английский бокс и т. д. и слишком большой разницы между этими видами спорта и нашими кулачными боями я не вижу, такой разницы, которая соответствовала бы разнице в культуре и цивилизации этих народов и нашей деревни.

Французская борьба имеет целый ряд правил, установляя правильные и неправильные приемы, но я лично видел не раз кровь на арене цирка во время французской борьбы. Я видел как известный своими железными грифами и мертвыми поясами борец Моор сломал два ребра грузному борцу Ступину, поймав его во время борьбы на совершенно правильный пояс.

Летом 1924 года в Воронежском саду французская борьба закончилась для одного из бойцов смертью. Он умер сейчас же после борьбы от разрыва сердца.

И все это случалось и случается при совершенно дозволенных приемах. Какая же разница? Только в словах. У французов «двойной нельсон», «тур-де-тет», «тур-де-бра», «крават», а у нас – «заехать по мусалам», «дать под микитки», «свернуть салазки», а результат один и тот же и для «культурных» французов и для невежественных русских…» (Фомин Г.И. Кулачные бои… Известия Воронежского краеведческого общества, 1925, № 6).

Описаний стеношных боев сохранилось довольно много, как сохранились и имена лучших кулачных бойцов России, начиная с восемнадцатого века. Но вот описаний поединков любошников почти нет. Этот утонченный вид боя требовал понимания, а его у бар, которые наблюдали бои со стороны, не было. Производило впечатление то, что потрясало – зрелище мятущейся в схватке толпы в несколько тысяч человек, либо подвиги силы беспримерной. Утонченное владение боевым искусством требовало ценителя, который бы сам что-то понимал в боевых искусствах.

Одно из редких свидетельств того, как же вели бой любошники, приводится в восемнадцатом веке Ф.В.Берхгольцем в его дневнике:

«Люди для забавы выходят на кулачки, так медленны и умеют делать такие прыжки… Бойцы, когда бьют разом и руками и ногами, готовы, кажется, съесть один другого… а все-таки остаются лучшими друзьями, когда дело кончено… подобным упражнениям они приучаются с юных лет… Мы видели такие бои и между самыми маленькими ребятами…» (Дневник Ф.В. Берхгольца (1699-1765). Цит. по: Грунтовский А. Русский кулачный бой. СПб, 1993, с. 141–2).

Странная медленность в бою, невозможные прыжки, удары руками и ногами, это все признаки любошного боя. В рукопаши чаще всего не допускались удары ногами, поскольку это считалось унижением, то есть опусканием в сакральный «низ». Так били только врагов. В Любках можно все, потому что это во многом зрелище, подобное святочным играм ряженых или райку.

Здесь сами условия праздничного развлечения обращают мир с ног на голову, как во время Святок, и отменяют обычные обрядовые запреты. Искусность любошника не в том, чтобы опередить противника или сразить его могучим ударом, а в том, чтобы обыграть честно, на виду, поэтому многие удары и приемы исполняются подчеркнуто медленно, чтобы противник мог к ним приготовиться и выстоять. В Любках никто никого не обманывают, здесь идет почестный бой только на мастерстве. Тем почетнее победа…

Я познакомился с Любками в середине восьмидесятых прошлого века в Савинском районе Ивановской области. Но обучаться по-настоящему начал лишь в 1989 году у мастера, которого старики, у которых я вел этнографические сборы, звали Поханей. Он жил в Ковровском районе Владимирской области в одной из деревень между Всегодичами и Большаковым.

Поханя ушел зимой 1991-92 года. Поздней осенью, в последнюю поездку к нему, я получил разрешение рассказывать о любках и обучать им. Можно сказать, выцыганил у Похани и его жены тети Кати. Без этого разрешения я даже рассказывать о них не решался из уважения к просьбам стариков.

Надо сказать, что все мазыки – потомки живших на Владимирщине, то есть на территории Владимирской и Ивановской областей, офеней, к которым принадлежал и Поханя, – не любили себя выставлять на обозрение и жили довольно скрытно. Поханя прямо показывал мне на своих родственников и говорил: «Ты уж помалкивай, затравят». Не меня, так их… Поэтому, когда я пытался заговаривать с мазыками о том, что люди должны знать их науку, мне каждый раз отвечали: «Поучись пока. Всё равно расскажешь не о том». И Поханя отвечал так же, пока не пришло его время уходить. И лишь осенью 1991 года и он, и тетя Катя, сдались и сказали мне: «Ладно, вы теперь сами умные, знаете, как жить правильно. Делай, что хочешь!»

Так я получил разрешение рассказывать людям о любках, а заодно и о Хитрой мазыкской науке, как называли они те знания, что хранили с древности, и благодаря которым считались в своих деревнях доками. И немножко колдунами.

На самом деле Хитрая наука оказалась почти целиком самопознанием. Хотя и не без чародейства. И в любках это необходимо учитывать, потому что в бою это важно.

Возможно, и это надо сказать изначально, никаких любков как какого-то обрядового вида боя не было. Было желание старых бойцов потешить народ на праздники своим мастерством и было искусство боя не на жизнь, а на смерть, похоже, идущее еще от пластунов. Тут, правда, надо сделать замечание.