– Разве может смертный противится воле Богов?
– строго спросил Дзень-Сю,- если ты действительно следуешь Учению, то ты не позволишь своему невежеству судить их мудрость. А твоя собственная мудрость будет заключаться в том, чтобы как можно лучше и точнее исполнить предначертанное.

– А в чем будет заключаться моя мудрость?
– спросил Делви.

– Твоя мудрость должна будет помочь тебе без страха и злобы принять неизбежное и в этом будет суть твоей битвы, - ответил Дзень-Сю.
– А я поступлю мудро в том случае, если не стану мешать вам своими советами. Моя мудрость будет заключаться в безделье,- Учитель улыбнулся, но тут же снова стал серьезным, - я отдал вам столько мудрости, сколько смог, а вы взяли столько, сколько сумели в себя вместить. Как вы ей распорядитесь - решайте сами, тут я вам не помощник. Мы встретимся снова, когда будет откован меч, падет великое государство и смертный поспорит с богами.

И больше не спрашивайте меня ни о чем. Я открыл ровно столько, сколько позволил Будда.

В тот день Учитель действительно больше не сказал ничего. Но когда с первым попутным караваном Дзень-Сю отправился домой, в далекий Китай, то вместо слов прощания он тихо сказал Дзигоро:

– Будда поведал мне в том сне, что когда будет откован меч, оборвется еще одна жизнь.

Дзигоро не спросил ни о чем. Он понял, что хотел сказать его старый Учитель. Понял и принял.

А вот Делви не хватило мудрости. Страх скорой смерти оказался сильнее и однажды, побуждаемый им, он услышал зов своей древней коварной крови. И откликнулся. Старые манускрипты с заклятиями Балу ожили вновь под умелыми руками Делви. Совсем нетрудно застать врасплох того, кто верит тебе безоглядно. В этот раз орудием Темных сил послужил чай, заваренный Делви по древнему рецепту. Сделав всего лишь глоток Дзигоро надолго лишился сил, а из гостя превратился в пленника. Убить его Делви все-таки не решился.

Прошло три года.

Тяжелая дверь скрипнула в давно несмазанных петлях. Человек замер. Обернулся к двери и неспешно "стек" на старый ковер, принимая прежнее положение. Поднял бесстрастное лицо.

По ступеням спускался плотный коренастый человек в богато расшитом халате и мягких туфлях с загнутыми носками. Он был мрачен. Полная физиономия выражала мировую скорбь, словно ему предстояло поменяться с узником местами на неопределенный срок. Это был его новый страж, Кошиф. Он остановился напротив и долго молчал, разглядывая мускулистое, лоснящееся от пота тело. На лицо человека он уже давно не смотрел - какая радость рассматривать рожу, словно высеченную из камня.

– Я смотрю, ты не сдаешься, - произнес он наконец, видимо, устав от молчания.

А вот узник от него, похоже, ничуть не устал, потому что не проронили слова, продолжая смотреть сквозь внушительную фигуру в халате. Тот с шумом выдохнул.

– Ты упрям, Дзигоро, это я уже понял. Но и я упрям. Если ты думаешь, что твое упорство, достойное восхищения, не спорю, но крайне глупое и не уместное, когда-нибудь надоест мне и я разомкну эту цепь - то ты еще больший глупец, чем я думал. У меня достаточно терпения чтобы переубедить сотню упрямцев. Тебя сегодня уже кормили?

Дзигоро по - прежнему молчал но его тюремщик и не нуждался в ответе.

– Кормить тебя больше не будут. Если через два дня не поумнеешь, то перестанут и поить. Потом уберут свет...

Маленькие светлые глаза вцепились в неподвижное лицо пленника, надеясь отыскать признаки страха или неуверенности, но с таким же успехом они могли ощупывать серый камень за спиной Дзигоро.

– Тьфу!
– сплюнул тюремщик, - говорил хозяину - одна морока с тобой. Я ведь исполню то, что обещал и все твои хваленые Силы тебе не помогут.

Узник по-прежнему молчал, но темные брови его шевельнулись в изумлении.

– Честное слово, ты мне нравишься. И я бы давно отпустил тебя, - со вздохом проговорил тюремщик, - но ведь хозяин, Танат его забери, выпустит мне потроха и сварит похлебку для своих жутких тварей. Он дал мне три месяца сроку, чтобы сделать тебя покладистым, и, право, лучше бы тебе подчиниться. Поклянись ты ему в чем он просит, чего тебе стоит? Подумаешь - пару раз языком повернуть. Небо от этого не обрушится. Большое дело - Будда запрещает ложь! Я слышал, твой бог добр. Он тебя простит. Мне не слишком то хочется показывать тебе на что я способен. Да, честно говоря, я и сам не горю желанием это узнать.

Тюремщик горестно вздохнул, глядя на Дзигоро со смесью искреннего и притворного сожаления. Но тот уже утратил интерес к болтовне стражника и взгляд его, миг назад живой и внимательный, обратился в себя. Дзигоро безмолвствовал.

– Ну, как знаешь, - обозлился тюремщик, - не хочешь по - плохому, как хочешь. Но имей в виду: по - хорошему будет еще хуже!

Он двинулся к выходу, шаркая по полу мягкими туфлями. Уже у самой двери, на ступенях, он обернулся и серьезно спросил:

– Твоя вера хоть стоит того, чтобы из - за нее умереть?

Дзигоро промолчал. Он снова дышал медленно и ритмично, готовясь продолжить прерванный танец.

– Хрофт!
– еще раз повторил Йонард. Наверное, впервые в жизни, он не знал, что ему следует предпринять. Германец стоял незыблемый, как скала, тяжело придавив широко расставленными ногами землю, что бы не вывернулась ненароком в самый неподходящий момент...