— Езжай давай. И ей скажи, что едешь. Пусть видит.

Поедет. Если я сказал, — то поедет. Материться, конечно, будет.

Весь день о ней думаю, но Змею не звоню.

Сбежит ведь. Или — уже сбежала? Собак я запер, пусть почти открыт.

Думает, усыпила мою бдительность. И летит сейчас, наверно, сломя голову. К папочке своему. Пока мы тут решаем с Мороком, как его от перевозок чужих отбить, — аккуратно, но очень больно.

Может, и хочу, чтобы сбежала.

Руки об то дерьмо, что было, когда привез ее, больше марать не хочу и держать у себя не хочу. Пусть бы убралась на хрен на все четыре стороны. И чтоб глаза мои ее не видели.

Не в том вопрос, что развела меня и я повелся.

Не мое это просто, — баб наказывать. Пусть другой кто-то накажет, если в следующий раз попадется. Не я.

Ну, — так и думал, — усмехаюсь, уже на въезде рассматривая темные окна. Естественно, сбежала. Дал шанс — и воспользовалась.

И только как-то холодом в груди кольнуло, — на секунду. С чего? Хрен знает. Слишком как-то мрачным показался мне огромный пустой дом. Как логово. Хотя, — логово и есть, и я в нем, — одиночка и хищник. Так и должно быть.

— Артур!

— С ума сошла? Чего в темноте сидишь? — не успеваю выйти из машины, как прыгает мне на шею.

— Жду тебя, — сползает улыбка с лица, когда рывком от себя отрываю. — На окне сидела, высматривала, когда приедешь.

— Зачем? — на ней новые шорты и все-таки моя футболка. Значит, Змей таки оставил ее одну. Чего осталась?

— Волнуюсь. Хотела увидеть, что с тобой все в порядке, — глаза отводит, а в них — слезы. Блядь, — что уже?

— Тебя кто-то здесь обидел?

Опять глаза отводит.

— Света? — уже встряхиваю. — Был кто-то?

Ну, Змей бы никого, кроме Альки не пропустил, но, может, пока он отлучался… Или таки сбежать решила, а он — вернул? Я ж ему не сказал, что шанс ей дал смыться.

— Нет. Не было никого. Я гуляш тебе приготовила. Аля сказала, ты любишь.

— Зачем? Я в городе ем и редко дома. Света, — и снова хочется встряхнуть. — В какие игры ты играть пытаешься?

Разворачиваю к себе за плечи и впиваюсь в глаза взглядом, не даю отвернуться.

— Ни в какие, — и губа слегка дрожит. — Зачем?

— Спать иди. Поздно уже. Хотя… Подожди, — разворачиваюсь уже почти у двери. Может, все эта хрень с психикой — реально правда. — Ты как? До сих пор людей боишься? Выйти там куда-то?

— Уже нет, — улыбается. Просто. Я тебя ждала.

* * *

И снова во сне кричит. Вхожу и смотрю, как мечется беспокойно.

Как идиот до рассвета на руках ношу и по волосам глажу, пока не успокаивается.

* * *

— Света, тебе незачем здесь быть, — хрен знает, когда успела, но, пока я выхожу из душа, она уже порхает над плитой, готовя завтрак. На двоих.

Может, не поняла, что дорогу ей вчера открыл, — так хрен с ним, прямым текстом скажу.

— Хочешь, в клинику поедь к Але, она к психологу тебя отведет. Хочешь… На пляж, куда там еще… На вот, — выкладываю пачку купюр на стол. — Змею скажу, он пропустит и отвезет. Куда скажешь.

Черт! Чего ж она дергается, как от пощечины? Свободу ей же даю! Сам не думал, что на такую щедрость способен!

Молчит, глаза отводит, ковыряется в тарелке.

— Все, я пошел. Буду поздно. Под утро, скорее всего.

И чувствую, как прожигает меня взглядом, провожает. Спиной, всей кожей чувствую. Аж горит.

Что, — вздохнула с облегчением, птичка? Или все еще не верит, что так просто выпускаю?

Возвращаюсь с рассветом. На целый день Змея из дома убрал. Денег ей оставил. Даже думать не нужно, — идиоту ясно, что уехала.

А все равно с какой-то судорогой внутри вскидываю глаза на дом.

И сердце вдруг срывается, — сидит. Сидит, мать его, на подоконнике и смотрит на меня. Улыбается.

И замираю, так и оставшись стоять у распахнутой дверцы машины. Чувствуя этот безумный пульс и будто вдохнуть не могу.

Срывается, исчезает из окна, — и почти тут же выбегает.

А я еще, как дурак, стою. И на окно впечатываюсь глазами.

— Ты что так тяжело дышишь? Что-то случилось? Рана? Опять? — не добегает до меня, как в прошлый раз, замирает в шаге.

А я только смотрю, — и сказать даже ничего не могу. Пронзает в груди, — пульсацией, ножом пронзает, — но это точно не рана.