Так и живём
вернуться

Косенков Борис Михайлович
Шрифт:

Борис Косенков

Так и живём

Стихи и баллады

Прожектора

Дубовая роща

В ночь накануне наступленья,от ливня схоронясь под дуб,сержант строчил стихотворенье,карандашом корёжа БУП.Он вслух мечтал совсем по-детскио той, чьи очи далеки…Но лопотали по-немецкив промокшей рощице дубки.Бойцы курили вдоль опушки,цигарки принакрыв рукой.Потом заголосили пушки,долбя окопы за рекой.И вскоре шагом торопливымс уставом в сумке полевойсержант нырнул в огонь и ливень,как будто в омут головой.Что в том пути ему досталось?Жив или сгинул он?.. Бог весть!А роща у реки осталасьрасти, и зеленеть, и цвесть.И до сих пор, когда полощетзаря лучи свои в реке,его стихи лопочет рощана чистом русском языке.

Старый хрен

В пушкари берут народ зубастый:всё-таки войны могучий бог!..Прибыл в батарею из запасазамполитом бывший педагог.Лет под сорок, низенький, дебелый,и скудна кудрями голова…«Старый хрен, куда ты прёшься?» –спелав честь него безусая братва.Он не стал мудрить в политработеи, бессменно по взводам снуя,верен был испытанной методе:делайте, ребята, так, как я!Пушки двигать вёрст по десять кряду,добывать растопку в холода,рыть окоп, подтаскивать снаряды –всюду лез он первым…А когдамолодёжь едва вязала лыко,отразив очередной навал,«Старый хрен, куда ты прёшься?» –лихоон баском подсевшим запевал…Вражий танк стремительно и дерзков тыл прорвался – там ему простор!Надо бить – а у ребят задержка:как на грех, заклинило затвор.Пыша жаром, «тигр» в упор катился,то ныряя, то давая крен…Командир за голову схватился:– Ну, куда ты прёшься, старый хрен!Но, ценой порыва и расчётачёрной силе выйдя поперёк,старый хрен свою политработувёл, как показательный урок.И, перекрывая канонаду,крупповскую сталь разя насквозь,непреклонно грянула граната…Или это сердце взорвалось?..

Три глотка

Рассказ ветерана

Воздух ахнул –снаряд взорвалсяи плеснул мне в глаза огня…Нас обоих ранило с Васей:в грудь егои в ногу меня.Нас товарищи перевязалии, к рейхстагу спеша вперёд,фляжку сунули нам и сказали:«Санитары придут вот-вот…»Вася Зинченко был сталинградский,я из Сызрани.Земляки!Мы лежали, деля по-братскихлоркой пахнущие глотки.А в Берлине война лютовала,залпы шли от ствола к стволу.Солнца диск пробивался кровавосквозь густую дымную мглу.Вася бредил всё тише и тише,всё плотней приникал к земле.Звал жену и двоих детишек,хворью сгубленных в феврале.Через улицу в тёмном подваледвери вышиб фауст-патрон…Вдруг откуда-то из развалинпоявился пацан с ведром.В этой битве, надсадно ревущей,как взбесившийся ураган,он стоял –белобрысый, худющий,весь прокопченный мальчуган.Был понятен и мне, и Васетот всемирный язык беды:«муттер кранк» и что-то про «вассер».Ясно – матери просит воды.Нам самим-то выжить судьба ли?Взгляд терялся в едком дыму…Вася тихо скрипнул зубами:– Нашу воду… отдай ему…На губах – шершавая корка,пить охота до дурноты…Прямо с флягой я сунул в ведёрковесь запас – три глотка воды…А Василия скоро не стало.Кровь впиталась в асфальт и грязь.А меня унесли санитары,спотыкаясь и матерясь.И всё чудилось мне над намив небе, сером, точно зола,то ли облачко,то ли знамя…То ли чья-то душа плыла…

Мамаев курган

Где раньше полыхали рубежи,теперь вовсю благоухают травы…А в непогодь осеннюю, скажи,твои, земля, наверно ноют раны?Истерзанную плоть твою тогдаосколки угловатые тревожат.И дождевая мягкая водаожогов старых боль унять не может…Но это будет осень.А покавесенним духом тянет из расселин.И щедро увлажняют облакатвою разбушевавшуюся зелень.И так твои кустарники шумнынад Волгой – по откосам, по долине,как будто жажду жизни и весныушедшие в тебяим подарили.

Салют над Волгой

Вот и залпы спугнули тишь,вот и хлынули в небо ракеты…Что же ты, ветеран, грустишьу гранитного парапета?Ведь вокруг, по-над Волгой, – весна,смех и говор юного люда.И горят твои ордена,как весёлые звёзды салюта…Что ж ты вспомнил, солдат седой?Может, отблеск кроваво-алыйбеспощадной ракеты той,что в атаку тебя подымала?Или снова, в который раз,в неостывшей памяти всталите скрещенья огненных трасс,что тебя и друзей хлестали?Или вновь, как на той войне,ты услышал, как в час постылыйбезотрадно звучит в тишинескорбный залп над братской могилой…Только всё-таки вспомни тыи о том, как плескались флагии на танки летели цветына ликующих улицах Праги.Как победно на площадяхпод гармошку плясали солдаты,и как стыла слеза в глазаху видавшего виды комбата.Посмотри – ведь вокруг весна,смех и говор юного люда.И горят,как твои ордена,звёзды праздничного салюта.

В День Победы

Во дворе под старушкой-вишней,шибко важен и в меру пьян,над столом, над роднёй,как Всевышний,возвышается дед Иван.А застолье –дружки да поросльсыновей, племяшей да снох –то согласно,а то вдруг порозньвяжет песни упругий сноп.И колосьями,пышно и гордо,то согласно, а то не в лад,не слова, не звуки, а годыв голове у деда шумят.Снова дедразбитной и тёртый,не считает ни ран, ни кручин.Чуть подрезана гимнастёрка,вдрызг надраены керзачи.И судьба проста и понятна,командиру взаймы вручена…Эх, изруганные,эх, проклятые,эх, отчаянные времена!Как сражалось,как пелось,как топалось!Как любилось –только держись!..Боль – и молодость,гнев – и молодость,кровь – и молодость,смерть – и жизнь…Песня выстрадана, допета.Дед, ладонью пристукнув смех,– За Победу! – гремит. –За Победу!.. –и, помедлив, скорбит:– За тех,кто не дожил…И горло скрутило –то ли водка жжёт,то ли стон…А хозяйственная баба Тиназнай подкладывает на стол.Баба Тина сегодня ласковаи послушна, как никогда.На груди у деда приплясываютзавоёванные города.И на тихих или зубастых,на работников и солдат,жёны с гордостью и с опаскойна своих мужиков глядят.

Бездна

Ни залпов, ни слов, ни мелодийуже не слыхать в тех краях,где души подводников бродятна мёртвых своих кораблях.Уже ни чинуши, ни грозыне властны над бездною той,где горькие женские слёзыс забортной смешались водой.Ни песен там, ни разговоров.Реакторы глухо молчат.и вахтенные у приборов,как тени немые, стоят.Их жизнь не разбудит с рассветом,им ветров земных не вдохнуть.Их курс только Господу ведом,и вечен их гибельный путь.

Память

Шагая в смертоносной круговерти,теряя и друзей, и города,они почти не думали о смертии битв не вспоминали никогда.А кто-то шёл и кто-то падал рядом,санпоезда везли кого-то в тыл.И каждый день, как срубленный снарядом,кровоточа, в былое уходил.Но даже ночью, где бы можно канутьв кошмары неизбывные свои,их сон, как мать, оберегала памятьо доме, о покое, о любви.И лишь теперь, уже сподобясь чудабыть прикомандированным к живым,они войну несут в себе повсюдуи правнукам передают своим.И чтобы больше на страницах векане повторился сорок первый год,пускай навеки в гены человекате боль и память свой вчеканят код.