Получалось, что получение чужой Искры Огня — вовсе не панацея!

Прямо сейчас мне казалось, что я умираю. Глаза закрылись сами собой. Я лежала в полузабытьи, одновременно вроде бы помня, где я, но одновременно совершенно не понимая, что происходит.

— Держи себя в руках, Мартелла, никто не говорил, что будет легко, — прозвучал где-то рядом знакомый голос ворона.

— Она умирает? — обеспокоенно спросил Эйвин.

Кажется, мне на лоб кто-то положил прохладную руку. Очень прохладную, я бы даже сказала — ледяную.

И так как у Хмури не могла быть ледяная рука, да и тёплая — тоже сильно вряд ли, судя по всему, ко мне прикасался подмастерье. Но почему он такой?.. Проклятие, почему так холодно?!

— Она вся горит, — говорил Эйвин. — Нужно что-то сделать, температура поднялась очень быстро!

— Это нормально. Так и должно быть… — странно тихо отвечал Хмуря.

Причем голос его звучал на диво серьёзно и спокойно. Я отмечала это краем сознания, словно бы мысли и вовсе мне не принадлежали. Потому что всё, что сейчас принадлежало мне, — это боль.

Каждую частичку тела будто бы объяло пламя. Сперва огнем занялся желудок, затем вся грудная клетка начала гореть, а потом по сосудам вместо крови словно начал струиться раскаленный свинец.

Я с трудом сдерживалась, чтобы не закричать. Зубы стиснулись до скрипа, до хруста. Но я старалась держаться. Какой смысл кричать? Зачем показывать свою слабость? Уже сейчас слышу: когда это все закончится, ворон мне всю плешь проест своими шуточками о том, как забавно я верещала, словно молодой розовый поросеночек.

— Ей становится хуже, — сказал кто-то, и я вдруг поняла, что уже с трудом разбираю, кто говорит.

В ушах шумело.

Разве мне становится хуже? Кажется, всё так же плохо, как и прежде. Когда боль уже так огромна, что ее почти невозможно терпеть, то неважно, насколько высок ее уровень. На десять баллов из десяти или на пятнадцать. Это одинаково ужасно.

Создавалось впечатление, что я и впрямь горю в погребальном костре. Наверно, Хмуря таки решил меня сжечь. А Эйвину я надоела настолько, что он ему это позволил.

— Послушай, что-то нужно сделать! Солнце клонится к закату, а ей не становится лучше! Она не справляется!

— Пошел вон отсюда, истеричка.

— Что? И не подумаю!

— Уходи. Я знаю, что делать. Но тебя здесь быть не должно…

— Ты в своем уме? Я не могу ее оставить!

Несколько мгновений прошли в таком напряжённом молчании, что, признаться, мне уже показалось, будто я умерла. Звук голосов друзей удерживал мое сознание на краю огненной бездны, в которую я вот-вот норовила упасть. А сейчас они замолчали, и мне стало одиноко и горячо.

Только огонь остался вокруг…

— Я не хочу быть одна, пожалуйста, — выдавила я из себя через силу.

И едва ли сама услышала свой голос. Только понимание того, что мой рот открывается, давало осознание произнесенных слов.

— Ты слышишь? Злобная твоя воронья голова! Она не хочет, чтобы я уходил!

— Если ты не уйдешь, на этом славное житье-бытье Мартеллы, наследницы Ржавой вдовы, подойдёт к концу. Убирайся отсюда. Быстро.

Глухое карканье черного ворона стало последним, что я услышала перед тем, как провалиться в бесцветное и беззвучное забытье.

Сил бороться больше не было.

Сколько, интересно, может сгорать человек на погребальном костре? Раньше мне казалось, что это должно происходить быстро. Раз — и все. Конец.

Со мной же творилось какое-то изощренное издевательство. И я бы высказала свои претензии по этому поводу, да некому. Хмуре все равно, Эйвин не при делах, а выговаривать книге, обтянутой человеческой кожей, все то, что я думаю о предложенных ступенях инициации, как-то не слишком умно. И хотя я почему-то была уверена, что Ведьмономикон понял бы каждое мое слово, все равно говорить со старым фолиантом не стоило. А может, не стоило именно по этой причине.

Обозлится еще…

Да и вообще, судя по всему, разговаривать мне уже не придется никогда. Кажется, у меня внутри все превратилось в пепел, включая голосовые связки.

— Думай о том, что заставляет твое сердце пылать, гореть… жить, — раздался ужасно знакомый, но снова будто бы чужой голос ворона. Он вырвал меня из забытья так легко, словно ему это было позволено. Появляться внутри моей головы, мучить и одним приказом заставлять делать так, как он говорит.

Голос ворона…Человеческий голос…