Шрифт:
– Вы очень страдаете за него?
– спросил он, немного нагнувшись и заглянув ей в глаза.
Она размазывала на блюдце подтаявшее мороженое. Очень ярко она увидела на миг белую ластиковую рубашку с медными пуговками по вороту, ученический, туго стянутый ремень и пряжку, в которой играл зайчик. Потом ей опять вспомнилось: "Жми, Витюша, жми!", и она посмотрела на пояс с карманчиком.
– Он ваш жених?
– спросил Егор Павлович.
– Кто?
– быстро отозвалась она.
– Я его никогда так не называла.
Внезапно покраснев, она слегка отодвинулась от Цветухина.
– У меня совсем другой жених, - проговорила она с короткой усмешкой.
– Не может быть! Кто такой? Секрет?
– Один спортсмен.
– Спортсмен? Цирковой борец? Гимнаст? Наездник? Вы шутите!
– Почему же?
– Но это ни на что не похоже! Как его фамилия?
– Шубников.
– Шубников...
– повторил Егор Павлович.
– Шубников... Позвольте. Мануфактурщик?
– Да.
– Боже мой!
Он вскочил, отошел к окну, вернулся, постоял тихо около Лизы, всматриваясь в ее наклоненную голову, и спросил:
– Сватовство? Да?
Она молчала. Он опять сел рядом, теребя шевелюру и будто отвечая своим мыслям частым, обрывистым откашливанием.
– Послушайте, Лиза. Я, кажется, начинаю понимать. Довольно обыкновенная судьба девушки. Любовь к одному, замужество с другим, да? Не надо этого делать. Нельзя этого делать. Нельзя идти против себя. Это потом скажется, всю жизнь будет сказываться. Лучше сейчас взять на себя что-нибудь тяжелое, опасное, перенести какое-нибудь потрясение, но чтобы потом не ломать себя всегда, не каяться постоянно, когда уже все будет непоправимо. Вас принуждают, да?
– Не знаю, - сказала она.
– Это называется как-то по-другому.
– Это называется: вам хотят добра, - верно? Почтеннейший Меркул Авдеевич заботится о счастье своего чада. Ведь так? О, - с горечью засмеялся Цветухин, - о, как я хорошо вижу вашего батюшку в роли устроителя счастья своей ненаглядной дочки! Несчастья, великого несчастья!
– вскрикнул он, обеими руками схватывая руку Лизы.
– Опомнитесь, милая! Этого не должно быть.
– Этого не будет, - сказала Лиза, высвобождая руку, - если вы поможете Кириллу. Помогите ему, помогите!
Она закрыла лицо, облокотившись на стол.
– Я даю слово, - ответил Цветухин приподнято и задушевно, - даю вам слово, что вместе с Пастуховым сделаю все, что в наших силах. Но и вы дайте мне слово, что не будете безрассудно коверкать свою жизнь.
Она поправила волосы и распрямилась.
– Вы говорите, нельзя идти против себя. Значит, идти против отца?
– А чем помог бы вам Кирилл?
– вдруг трезво сказал Цветухин.
Он снова поднялся, молча походил по комнате, заглянул в раскрытую книгу, перелистал несколько страниц, пожал плечами.
– Кирилл еще мальчик, школьник. Вы заметили, как он ревновал вас ко мне?
– засмеялся Цветухин.
Лиза опустила голову.
– Хотите, я вам скажу, кто такой Шубников? Этот избалованный купеческий дофин, этот сластена...
– Нет, нет!
– сказала Лиза.
– Я не знаю его и не хочу знать.
Он перевернул еще страничку.
– Вы любите стихи?
Она не ответила.
Он прочитал сочным, шелковистым голосом, откинувшись к окну:
Строй находить в нестройном вихре чувства,
Чтобы по бледным заревам искусства
Узнали жизни гибельный пожар...
– Хорошо?
– спросил он и неслышным шагом подошел к Лизе.
– Я боюсь стихов, - сказала она.
– Почему?
– Я их не понимаю и... люблю.
Он пристально изучал ее лицо.
– Знаете что, - сказал он, будто удовлетворившись своим исследованием и придя к нужному решению.
– Возьмите меня в союзники против вашего отца.
Она точно не решалась поднять голову.
– Если вы откажетесь выйти замуж за Шубникова, вам надо будет уйти из дому. Я хочу вас поддержать. Я вас устрою.
Она встала и, не глядя на него, проговорила:
– Это будет не только против отца, но и против меня самой.
– Спасибо, спасибо!
– воскликнул он с веселой беспечностью и с тем шумным уверенным смехом, которым владеют хорошие актеры.
Он поболтал ложечкой в расплывшейся на блюдце жидкости и вздохнул неутешно:
– Бедное мороженое, бедное мороженое!
– Я пойду, - сказала Лиза.
– Подождите, может быть, еще придет Вера Никандровна. Куда вам спешить, Лиза?