На главной площади, казалось, собралось всё товарищество. Низкое серое небо с тупым любопытством уставилась на эту плешь посреди тысячи гектаров одинаковых приземистых домов. Посреди площади ровными рядами стояли девять высоких столбов с привязанными к ним людьми, прогневившими ББога или как-то по-иному сильно нарушившими закон. Одним из них была Тётя Доктор – единственный человек, который никогда не повышал на меня голос и не поднимал руку, которого хоть немного интересовала моя судьба. Я так и не узнал, за что именно её приговорили, но моей вины в этом не было – я успешно притворялся, что всё ещё немного не от мира сего, потому что слишком быстрое выздоровление при неработающем Добром Магните показалось бы подозрительным.

В тот день имплантат впервые перегрузился моими эмоциями и забарахлил. А может, просто среагировал на погоду, но оглядываясь назад, я даже радуюсь, что он вырубился в те минуты. Потому что иначе я бы просто сошёл с ума.

Помню так точно, будто записал видео в высоком разрешении да ещё и замедленной съёмке: ритмично бьют записанные барабаны, и священник провозглашает что-то торжественно и нудно. Прелюдия заканчивается быстро – хмурое небо обещает дождь, грозящий сорвать церемонию. Девятеро безликих товарищей одновременно, как роботы, подходят к девяти кострам с зажжёнными факелами.

В этот миг мой блуждающий взгляд отворачивается от действа и натыкается на тысячи людских лиц. Глаза – прищуренные щёлки или огромные белёсые круги, рты – ряды стиснутых желтоватых зубов или бесформенные чёрные провалы. Всё зависит от выражения. Но что они выражают? Радость? Ярость? Удовольствие? Я никогда раньше не видел такого выражения, и не знаю, что должен сейчас чувствовать.

Поворачиваюсь. Пламя уже пляшет на облитом керосином хворосте и мусоре. Никогда не видел, как горит одежда. Я наблюдаю, как от неожиданныго порыва ветра языки огня взмываются и разлетаются волосы Тёти Доктора. Рот её открыт широким овалом, как будто она поёт. Жаль, что я не слышу слов песни – слишком громко шумит толпа. А волосы всё пляшут – рыжие в сияющем рыжем. Так красиво!..

Когда на следующее утро я осознал, что произошло, то решил: если бы оттуда, из-за серого неба, кто-то наблюдал за этим, он бы не допустил казни. А раз этого не случилось, значит, и нет там никого, сколько ни добавляй к его имени больших букв.

наши дни

…Вынырнув из омута памяти, я услышал обрывки инопланетных фраз. Яркий свет светил в глаза, будто пробирался под веки и вгрызался прямо в глазные яблоки. Голова болела нещадно. Почему-то инопланетный язык казался смутно знакомым, хотя пиджин я не учил, пользуясь исключительно автоматическим переводчиком. И тут я догадался: это язык Ворлэнда! Просто с очень необычным акцентом.

– Warland? – спросил я. Голос прозвучал очень хрипло, я начал кашлять и не мог остановиться, пока чьи-то руки не поднесли мне стакан воды, – please… Dim the lights.

Свет притушили, и резь в глазах немного утихла. Я смог разглядеть присутствующих в помещении. Это были двое землян, пожилой мужчина и некто, чей пол я не смог определить, оба в стерильно-белой одежде. Врачи. Значит, я всё-таки добрался до медсегмента.

– Earthglish? – с некоторым удивлением в голосе спросил мужчина.

– Earth… What? I know a few Warland words.

Врач удивлённо переглянулся со своим (своей?) коллегой и снова обратился ко мне. Мы попытались поговорить, но потом всё же были вынуждены прибегнуть к услугам переводчика-имплантата. Дело в том, что я кое-как изъяснялся на ломаном Ворландском, подслушанном тут и там, а врач говорил на так называемом "Земглише", ставшим языком землян, которым повезло свалить с Земли задолго до Эвакуации, даже до Голубиного Инцидента.

– Так вы из бывшей Европы? – уточнил я, когда уже мог нормально соображать.

– Мы? Что вы, я, как и моё коллега, родился на Мире, одной из развитых планет земного типа. Но наши предки – действительно выходцы из Европы, однако, почему вы называете её "бывшей"?

– Сейчас это практически незаселённая часть света, – пояснил я, исходя из своих скромных познаний современной географии, – большинство европейцев эмигрировали в самом начале эвакуации, потому что большинство правительств Европы изначально положительно относились к Контакту.

– Мы практически не получаем информации о Земле. Для межпланетного сообщества это закрытая территория, – сказало человек третьего пола, ставя передо мной непроливаемую миску с каким-то супом. Чёрт, я готов был расцеловать за еду его андрогинную мордашку. Знал бы, что здесь кормят вовремя – давно бы прикинулся больным.

– Что именно представлял собой "Голубиный Инцидент"? Что произошло после?

– Вы, скорее всего, знаете, что не все страны разделяли оптимизм Европы по поводу Контакта. К две тысячи двадцатому она уже потеряла хватку и хотела вернуть выгодное положение, получив монополию на инопланетные технологии. Две другие державы, напротив, не хотели наживать ещё одного конкурента за господствующее положение на Земле. Они объединились против общего врага, прикрываясь тем, что просто не хотят позволить Европе решать за всю Землю. И использовали ядерное оружие. Ответ не заставил себя ждать.