Возмущается, скорее всего с полной уверенностью, что я не расслышу его бубнежку под нос, которая едкой отравой пускается по венам.

Дурочка, раскатала губу на спасибо. А тебе под попу коленом, получите — распишитесь и лучше всего катитесь восвояси со своими завтраками.

— Хорошо, — сдержанно произношу, понимая что напирая, ничего не добьюсь, лишь лоб расшибу от взятия на таран.

— Закажи пиццу и не парься. У меня всё равно в холодильнике кроме шампанского и молока ничего больше нет, — бросает небрежно, выходя в коридор. — Деньги возьми в куртке, внутренний карман.

Так и делаю, оформляю заказ через приложение, придерживаясь исключительно своих гастрономических предпочтений, варю кофе и жду. На удивление, курьер является раньше заявленного времени ожидания, даже Макеев ещё не успевает вернуться из ванной.

Мой хлопковый комбинезончик висит в шкафу, по этой причине я максимально тяну футболку, одолженную у Макса, старательно скрывая бёдра.

Не такое уж и фантастическое зрелище — девушка с утра в одежде парня.

— Лёша? — опешив, отскакиваю от открытой двери. — Что ты здесь делаешь?

Немой вопрос, аналогичного содержания так и застывает на раскрытых от удивления губах брата…

Максим

Запах… знакомый, еле уловимый первым проникает в подсознание, цепляется за вытравленные из памяти куски прошлого. Плохо вытравленные раз я, будто окутан цветочным ароматом, на смену, которому приходит другой.

Запах паники… жуткого адреналина, и тот давно успел расширить сосуды, ведущие к сердцу, бьющемуся в такт дерзкой музыки и к мозгу, отравленному изрядным количеством спиртного.

Следом все тело пронзает боль, даруя новый запах: мерзкой, тяжёлой органики. Вязкой и густой, липнущей, словно смола.

И тут же едкий дым обжигает горло и с упреком щекочет ноздри, врывается в лёгкие, но с каждым сиплым выдохом покидает меня вместе с желанием жить.

Нестерпимый вой в ушах, который соперничает с собственными стонами, адская боль, выкручивающая наизнанку, чтобы после заполнить рот липкой смесью слюней и крови.

Больно… страшно и горячо, словно меня живьём жгут, а после пепел вытряхивают за ненужностью, или в назидание собственной вины. А я ту забыть не могу, отпустить и не пытаюсь, наказывая себя, с таким же остервенением, как и мой организм. Который очень часто кидает меня в омут страшного сновидения, назло выжимая из совести мою непосредственную причастность к страшной трагедии.

Запах… знакомый, яркий с цветочными нотками усиливается, вплетается в тонкую сеточку сосудов, разносясь по крови, стремительно подхлестывая панику.

Мне трудно дышать и двигаться, словно я снова заперт в этой "консервной банке" в ожидании помощи…но лучше уж смерть встретить раньше, чем спасателей. Хотя кто-то высший решает оставить меня в живых, как насмешкой судьбы играя теперь на моем комплексе вины.

Грудь сдавлена и на ней ощутимой тяжестью что-то лежит, воруя возможность сделать спасительные вдохи. Ноги же, будто в капкане, им тоже что-то мешает, но я не понимаю, что именно.

— Максюш, — голос тянется, как нить путеводная, зазывая выбраться наконец-то из душных оков ночного страха. — Просыпайся, пожалуйста.

Мягкие поцелуи, почти невесомые, но возвращающие меня к жизни, отвоевав своей нежностью.

Я открываю глаза, но пока ещё вижу всё слишком мутно, расплывчато, но и сквозь пелену замечаю заплаканное лицо Маргариты. И единственное желание, чтобы она меня не видела таким, разрывает душу. Таким никчёмный и жалким я вправе быть в одиночестве, и уж тем более не перед той, что с некоторых пор владеет моими мыслями.

— Слезь, мне больно, — пытаюсь отстраниться, но сил хватает только высвободить руку. Болевая память снова играет со мной, выкручивает мышцу, а по кости проходится дикой ломотой, которую в подтверждении дополняет хрустом, изломом ключицы — звуком несуществующим на самом деле, а просто живущим в моей больной голове.

При ней я не имею права быть слабым, но её чёртовы глаза, смотрящие с заботливой нежностью, бесят, кроют не по-детски. Но заставить Марго больше не смотреть так на меня, я не могу. Зелёные омуты, единственные ниточки к моей гниющей личности, запертой под кожей, некогда зафиксированной винтами и пластиной к раздробленной кости. Переломанной, с множеством осколков: острых, нагло терзающих всё моё нутро.

Закрываюсь от неё, внутренне сжимаясь и моля, чтобы Марго отстала, забыла произошедшее, и ни дай бог не стала ковырять старую рану. И если физически я способен перетерпеть, то душевных копаний мне не вытерпеть, слишком уж ослаблен и истощен на эмоциональном уровне.

— Что это было? — шепчет маленькая заноза, докапываясь до истины от которой воротит и которую не так просто и, раскрыть.

На самом деле гнусно, я не способен сказать правду, а значит снова ложь. Ложь во спасение. Только кого я спасаю? Свой зад? Репутацию? Или эфемерный образ правильного, совестливого человека, воспитанного моралиста? На самом же деле я гнида, трясущаяся за собственную шкуру, тварь с запятнанными в кровь руками. И такой, как Марго не место рядом со мной.