— Ты путаешь понятия "свет" и "добро", Фиалка, ставя между ними знак равенства, — Айт небрежным, но мягким жестом стер скатившуюся по щеке девушки слезу. — Свет не есть добро, как и тьма не означает абсолютное зло. Свет — это свет, а тьма — просто тьма, — указательный палец одарина коснулся сначала лба Вайолет, а потом сердца. — Добро и зло живут здесь и здесь. Это образ наших мыслей, чистота или грязь нашей души.

— Но… — упрямо следуя вложенной в нее Урсулой истине, возразила девушка, — именно светлая магия исцеляет, направляет потоки стихий на восстановление любого ущерба, созидает.

— И убивает, — безжалостно добавил Айт. — Убийство во имя высокой цели все равно остается убийством, Фиалка, как его ни назови. И оно всегда будет на совести того, кто его совершает. Тьма и свет здесь совершенно ни при чем. Со временем ты научишься отделять ядра от скорлупы.

Вайолет не знала, что сказать. Ей и возразить темному было нечем. Слова его были тем самым ядром — обнаженной сердцевиной без всякой наносной шелухи.

— Успокоилась? — неожиданно поинтересовался одарин, и Вайолет вдруг поняла, что потрясенная его беспощадными суждениями, она забыла и о своем страхе, и о том, где находится. Айт специально отвлекал ее, вытаскивая из состояния паники и вызывая приступ раздосадованного возбуждения.

— Впереди самый сложный участок, — поведал Айт, не оставив Вайолет сомнений, что предыдущий разговор действительно был отвлекающим маневром, паузой перед чем-то очень опасным и серьезным. — Я не смогу тебя держать за руку. Дальше проход с крутыми поворотами, очень узкий и извилистый. И… — мужчина на секунду запнулся. — Это та самая тропа одэй, о которой я тебе говорил.

— Мне страшно, — честно призналась девушка. — Вдруг я что-то сделаю не так? Вдруг я…

— Ты сможешь, Фиалка, — ободряюще улыбнулся ей Айт. — Лесные цветы крепче, чем кажутся…

— Я в этом уже не уверена, — нервно выдохнула Вайолет.

— Закрой глаза и просто проталкивай свое тело дальше, повторяя рельеф стен. Почувствуешь, что они давят в грудь — отклоняйся назад, если в спину — прогибайся вперед. Только не останавливайся. Все время двигайся.

Айт отпустил ладонь Вайолет, и без его тепла и силы вся уверенность девушки начала таять, как снег.

— Я буду совсем рядом, — пообещал мужчина. — Подстрахую. Иди. Медлить нельзя. До сумерек мы должны выбраться из ледника.

Вайолет кивнула, облизала пересохшие губы и, закрыв глаза, шагнула в узкую вертикальную щель.

Через несколько шагов девушка почувствовала, что передняя стена закругляется, а задняя начинает упираться в затылок. Помогая себе ладонями, она переместила корпус вправо, почти коснувшись лбом холодной поверхности стены.

— А-а-х, — протяжно и тоскливо прозвучало у самого уха Вайолет. Юная Хранительница готова была поклясться, что почувствовала, как холод чьего-то дыхания пошевелил волосы у нее на виске. Сердце испуганно замерло и по вискам ударило волной жгучей боли. — А-а-х, — снова кто-то горестно вздохнул, но уже у нее за спиной.

Тело Вайолет стало колотить мелким ознобом. Памятуя, что останавливаться нельзя, она зажмурилась еще крепче, протискиваясь по коридору и судорожно делая открытым ртом вдох, выдох и снова вдох.

— О-ох, — вдруг повеяло стылым холодом прямо в лицо девушки, а затем кто-то горько и надрывно простонал совсем рядом: — А-а-а…

Пространство вокруг начало заполняться неясными шорохами, чиркающими звуками и стонами. Яростно дергаясь, девушка попыталась идти быстрее, но стены, словно ожив, стали выгибаться под немыслимыми углами, с каждым шагом все сильнее стесняя ее движения и ввергая в состояние безотчетного страха.

На одном из поворотов Вайолет пришлось приподняться на носочки, чтобы проскользнуть в слишком сузившуюся в нижней части щель, и вот тут она почувствовала, как плеча ее кто-то коснулся.

Ужас парализовал голосовые связки, и у Вайолет не получилось даже закричать. Инстинктивно повернув голову, она распахнула глаза, обнаружив торчащую из задней стены заледеневшую женскую руку с белыми скрюченными пальцами и синими лунками ногтей. Это было не просто жутко, а чудовищно жутко, потому что хозяйка замерзшей руки была вмурована в стену, и очертания ее фигуры отчетливо просматривались сквозь мутную поверхность льда.

Мгновенно отвернувшись, Вайолет судорожно глотнула воздух, а потом медленно убрала со стены дрожащие ладони.

Из толщи векового льда на нее смотрело женское лицо — узкое, худое.

Плотно сжаты посеревшие губы.

Заострившись, вытянулся тонкий нос.

Щеки впали. Заиндевелыми иглами на них лежат длинные веера ресниц… Они внезапно дрогнули, резко распахнувшиеся мертвые глаза уставились на Вайолет в упор, и она провалилась в них словно в омут.

Время уплотнилось и застыло как лед, оставив девушку пребывать в невесомом состоянии где-то на границе яви и сна.